физической и эмоциональной болью заключается в том, что первая из них четко локализована и
воздействует на ограниченный участок тела, в то время как эмоциональная боль, также проявляющаяся в
теле, носит генерализованный, обобщенный характер. Головная боль - это боль, локализованная в
голове, зубная боль ограничивается челюстью и прилегающими областями, боль в шее воздействует
только на шею. В противоположность этому боль, испытываемая от одиночества, ощущается во всем
теле. Эмоциональная боль берет свое начало в том, что все тело сжимается в ответ на утрату или разрыв
связи с тем, кого или что мы любили. Такие переживания могут ощущаться как боль в сердце, особенно
когда дело касается ребенка и сопровождается чувством, что тебя отвергли и предали. Поскольку боль
воспринимается ребенком как угроза жизни, то выживание требует подавления данного переживания
вместе с сопутствующими ему болью и страхом. Это достигается онемением тела посредством его
напряжения или же путем отключения от боли. Обе указанные процедуры реализуются с помощью
отсечения чувств, что впоследствии ведет к ощущению одиночества и пустоты. Такие состояния
становятся болезненными, и в конечном итоге в человеке рождается импульсивное побуждение к тому,
чтобы открыться и излиться, но этот импульс блокируется страхом оказаться отвергнутым. Поскольку
такого рода побуждения невозможно полностью подавить, пока человек жив - ведь они представляют
собой саму суть жизненного процесса, - то индивид пребывает в состоянии непрекращающейся борьбы
со своей собственной натурой, другими словами - со своим телом и его чувствами. На самом деле
указанная борьба ведется между эго с его механизмами защиты от отверженности и предательства и
телом с его сердцем, которое оказалось заключенным в тюрьму. Напряжение, вызываемое данным
конфликтом в теле, воспринимается как боль. Если капитулировать перед своей натурой и сделать
возможным полное и свободное выражение упомянутого импульсивного побуждения, то это приведет к
немедленному облегчению боли, результатом чего явится приятное ощущение полноты жизни и
свободы.
Поскольку эмоциональная боль служит представлением конфликта между каким-то
побудительным импульсом и страхом перед его выражением, то ее можно исключить либо путем
полного подавления данного импульса, либо путем устранения страха, который блокирует полное
выражение соответствующего побуждения. Пациентка по имени Джулия недавно жаловалась мне, что
после нескольких месяцев терапии у нее все равно нет хорошего самочувствия. Мы побеседовали с ней
на темы, связанные с ее сексуальными отношениями с мужем, которого она воспринимала как человека
страждущего и убогого. Его эротические ухаживания оставляли ее холодной, хотя другие аспекты
собственного брака ей нравились. Я неизменно призывал Джулию быть искренней по отношению к
самой себе и своим чувствам и поддерживал ее в том, чтобы не поддаваться сексуальным
домогательствам супруга, если она не испытывает на то желания. Подобная поддержка позволила ей
добиться довольно-таки значительного прогресса, но она по-прежнему находилась в состоянии
конфликта. «Я боюсь рассказывать вам, что я чувствую, - говорила она мне, - боюсь признаться, что не
люблю своего мужа, потому что вы велите мне оставить его. Если же я скажу, что вовсе не чувствую
результатов прохождения терапевтического курса, то вы посоветуете мне прекратить его». Это был в
точности тот же самый конфликт, который был у Джулии с матерью, которая, как я уже писал выше,
говорила ей, что счастье (иными словами, радость) - это вовсе не то, в чем состоит и к чему сводится
жизнь.
С точки зрения ее матери, жизнь заключалась в том, чтобы существовать для других. Джулия
пояснила, что мать относилась к ней по-особому. «Она говорила, что только я - ее настоящее дитя, ее
шелковая и бархатная. Она нуждалась во мне, и я должна была жить ради нее. Вот как я потеряла саму
себя». Джулия отлично понимала, что в результате отсечения своих чувств она оставила в своей
личности пустое пространство, дыру, которую ранее занимала ее мать. Необходимость отдавать себя - а
не себе - приводила к тому, что она постоянно чувствовала себя одинокой, пустой, нереализованной и
печальной. «Но, - добавляла она при этом, - я не хочу отправиться в то зияющее пустотой место и изо
всех сил противлюсь этому, хотя и знаю, что поступить надо именно так. Меня это настолько задевает и
ранит, что я тут же запрыгиваю прямиком обратно в свою голову». Джулия как бы уходила от своего
живота, от брюшной полости, где она ощущала подспудную печаль из-за потери своего Я; но сам этот
акт ухода на самом деле означал отказ от собственного Я. Могу лишь добавить к этому, что бегство от
«низа» отсекало значительную часть сексуальных чувств Джулии, а это в большой степени
|