 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
«Моя юность – мое одиночество. Мои товарищи постоянно болтают о любовных
приключениях. У меня никого. Мое тогдашнее страдание… впрочем, обычное юношеское
страдание. Я обожал гетевского «Вертера» - мой любимый тогда роман. Мысли о
самоубийстве… Но у меня не было несчастной его любви, а я хотел иметь право глубоко
страдать. И я нашел предмет постоянного страдания: поруганная судьба моего маленького
острова. И я писал в дневнике: «о, моя угнетенная родина! Если нет больше отечества –
патриот должен умереть…Я всегда в одиночестве, даже когда кругом люди. О чем я тоскую
нынче? О смерти. А ведь как никак я стою лишь на пороге жизни. Мои земляки, закованные в
цепи, целуют французскую руку, которая их сечет. Если бы нужно было умереть кому-то
одному, чтобы вернуть свободу моему острову, я не раздумывал бы ни секунды…
Хотя теперь я думаю, что истинная причина моего страдания была совсем иной. Во мне
появилась уверенность… в моей избранности! Не могу точно сказать, когда появилась эта
мысль – вполне возможно, она была всегда. Просто с возрастом ее голос становился сильнее
и сильнее. Я читал и перечитывал Плутарха, биографии Цезаря, Александра Македонского, -
истории жизни великих властелинов, земных богов – как руководство для своей будущей
жизни. Я ревниво отмечал, во сколько лет они достигли первых великих успехов. Хотя,
будучи достаточно трезвым, я понимал: невзрачный, нищий, неродивый… в стране спеси, где
главное – родиться знатным… Да, у меня не было ни одной лазейке в великое будущее…
Скорее всего, здесь и была истинная причина моего постоянного страдания. А единственное
прибежище от этого страдания – чтение о великих…
И, конечно, встреча с Александром Македонским. Я прочел о нем все. Сделал множество
выписок по маршруту его завоеваний. Я в совершенстве изучил географию Египта, Персии,
Индии. У меня появилась безумная идея… Да – вы поняли. Тогда все бредили переселением
душ… и мне все больше казалось, что когда-то я был – им. И я поклялся повторить его
великие планы в нашем жалком веке… или умереть. И я сумел! Через тысячелетия повторил
грандиозные завоевания древности в нынешнем пугливом мире, который так страшиться
всего грандиозного и так обожает жалкую меру… Всемирность – с этого ощущения
начинается гений… Офицеры – богатые дворянчики. И я – полунищий, живущий на жалкое
жалование… Я был тогда влюблен. Первая любовь для возвышенной души – пострашнее
недуга. Ее звали Софии, дочь госпожи Коломбье… Да, помню ее фамилию. У этой дамы
собирался местный салон, она была законодательницей мод валанского общества. И, надо
сказать, она меня поняла и, думаю, даже оценила. Юный, нелюдимый, нищий подпоручик
был принят в ее салоне. И, конечно же, я тотчас влюбился в ее дочь. Какое это было
блаженство – сидеть подле Софии… и есть вишни. Да, мой друг, все мое блаженство свелось
к тому, что мы ели вишни. Потом, через много лет мы встретились… она была замужем,
бедствовала… После всех неосуществленных любовных мечтаний я записал в дневнике:
«считаю любовь вредной для общества. О, если бы боги избавили мир от любви». Я сделал
тогда выбор: я буду любить одну даму – Славу. И у нее не будет соперниц». Да, Наполеон
обливался слезами на поле боя от любви к нелюбящей его Жозефине, что ж в этом он был
слаб, но эта слабость как сила страсти простительна в нем.
«Я был худ, страдал от чесотки, и сзади меня часто принимали за девочку. Подчинить
этих полупьяных великанов можно было только одним – мужеством».
«Я теперь часто вспоминаю: кроткий отдых после обеда, она (Жозефина) читает мне
вслух, а я лежу без сил на кровати. Но это лишь мгновения – и вот я опять надеваю на себя
железный ошейник верного пса Франиции! Смотрю на Жозефину. Она порой чертовски
умна… легкое движение – дотронулась до моей шеи… Поцелуй… И фраза: «Это я поправила
на тебе железный ошейник».
«Бой начался на рассвете. Я смотрел с холма, как вставало солнце, как строились в
колонны русские – сверкали на солнце пушки, были видны даже белые перевязи на зеленых
