 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
13
возвращается к психической травме. Но здесь он выступает, скорее, как уже всемирно известный
ученый и общественный деятель и практически ничего не говорит о терапии.
В первой из упомянутых работ Фрейд, который не застал ни Второй мировой войны, ни
современного терроризма, пророчески констатирует, что «войны не могут прекратиться до тех
пор, пока нации живут в различных условиях, пока ценность человеческой жизни воспринимается
у них по-разному и пока разделяющая их враждебность представляет собой такую мощную
движущую силу» [80]. Он отмечает также крах надежд, ранее связываемых с европейской
цивилизацией: «Мы верили, что великие нации белой расы, лидеры всего человечества... смогут
найти иной путь разрешения недоразумений и конфликтов интересов», исходя из того, что им
«запрещено использовать огромные преимущества лжи и обмана в соревновании с ближним» [80].
Увы, этого не произошло, а неограниченная свобода СМИ лишь увеличила вероятность
нарушения моральных стандартов... Во второй главе этой работы Фрейд отмечает изменение
нашего отношения к смерти, хотя я и не могу сказать, что он раскрывает что-то новое.
Доклад Фрейда на 5-м Международном психоаналитическом конгрессе в Будапеште (28—
29.09.1918), где на секции «Психоанализ и неврозы военного времени» выступили также Карл
Абрахам, Эрнст Зиммель и Шандор Ференци, является более клиническим, и в нем Фрейд еще раз
возвращается к теме терапии неврозов, которая затем нашла отражение в специальном
Меморандуме, подготовленном по заказу Австрийского военного министерства [103].
В этой работе Фрейд с горечью отмечает, что интерес к военным неврозам со стороны
официальных структур угас, как только закончилась война. Тем не менее в период боевых
действий были подтверждены основные факты, которые психоаналитики до этого многократно
наблюдали в мирное время, а именно: психогенная природа симптомов, значимость
бессознательных импульсов и феномен «бегства в болезнь» были признаны практически всеми.
Но и в этой статье Фрейд уделяет теории травмы весьма незначительное внимание, а основное
развитие психопатологии описывает в рамках конфликта Я. В частности, он отмечает:
«Конфликт происходит между прежним мирным Я солдата и его новым воинственным Я, и он
обостряется, как только мирное Я солдата осознает, какой опасности оно подвергается... Старое Я
защищается от смертельной опасности бегством в травматический невроз» [102]. И далее Фрейд
формулирует гипотезу, согласно которой «в армии профессиональных солдат или наемников нет
условий для его [невроза. — М. Р.] возникновения», с чем, безусловно, нельзя согласиться и что не
подтверждается практикой последних десятилетий.
Фрейд подмечает также весьма существенное различие между травматическими неврозами
мирного и военного времени: «в мирное время после пугающих происшествий или серьезных
катастроф» нет какого-либо «конфликта в Я». Сейчас можно было бы уточнить, что такой
конфликт и в мирное время все-таки присутствует, но он не имеет такой катастрофической
природы, как конфликт, вызванный необходимостью выбирать из двух альтернатив — убивать
или быть убитым, при этом — далеко не всегда осознавая правоту таких действий. В качестве
второго значимого заключения стоит упомянуть, и Фрейд также пишет об этом, что в случае
военных неврозов «влияние смертельной опасности заявляет о себе слишком громко», в то время
как, например, голос «фрустрации в любви» звучит «слишком тихо и неразборчиво» [103].
В уже упомянутом Меморандуме Фрейд также констатирует, что большинство врачей уже не
считают, что так называемые «военные невротики» заболели в результате каких-либо
повреждений нервной системы, и начали использовать вместо понятия «функциональные
изменения» (которые можно было бы толковать как физиологические) определение «психические
изменения» [103].
В этой же работе Фрейд выражает, мягко говоря, существенный скепсис в отношении метода
электрошоковой терапии, которая активно применялась для терапии неврозов военного времени в
период Первой мировой войны. Говоря о склонности оценивать неврозы военного времени как
симуляцию и о том, как этот подход повлиял на «терапевтические» подходы к солдату, Фрейд
пишет: «Прежде он бежал от войны в болезнь; теперь же были приняты меры для того, чтобы он ...
бежал в пригодность для активной службы», — и далее отмечает, что эта система «была нацелена
не на выздоровление пациента», а «на восстановление его пригодности к службе. Здесь медицина
служила целям, чуждым самой ее сути». Тем более, что результаты электрошоковой терапии
оказались неустойчивыми, а в ряде госпиталей были «случаи смерти вследствие такого лечения
или суицидов в его результате» [103].
