 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Хол (слегка взволнованный): Не смейся, я не знаю, что ты имеешь в виду, Джим. Я
просто заинтересовался тем, о чем спорили Лоренс и Бен, и внезапно догадался, что они
просто не понимают друг друга, и...
Джим: Хол, я уверен, что тебе так кажется, но не в этом дело. Дело в том, что ты всем
помогаешь, но мы редко слышим что-либо о тебе, тебе самом. Недавно, когда Элен
плакала, ты оказался тут как тут, помогая ей рассказать о неприятностях с ее парнем...
Элен: Да, но он действительно помог мне.
Хол: Ну, знаете, я действительно расстроился из-за того, что Элен страдала, и подумал,
что должен показать это, и...
Кейт: И ты показал, Хол, и я почувствовала, что ты говорил с ней очень заботливо.
Знаю, что испытала к тебе теплое чувство. Но я действительно не знаю ничего о том, что
это значило для тебя, изнутри...
Лоренс: Да, это так. Я не замечал этого, но ты действительно никогда не говоришь
много о себе. Мне и правда хотелось бы знать о тебе больше.
Хол: О, разумеется, я буду рад рассказать о себе больше. Да говорить-то особенно
нечего. Вы можете задавать любые вопросы...
Так, в непринужденной форме, Хол открывал для группы возможность получить о нем
информацию, но, казалось, он не подозревал о том, как включить в нее свой собственный
внутренний опыт.
30 августа
Месяц спустя, после нескольких сеансов, на которых чувствительность Хола к
собственной внутренней жизни повысилась, он стал более непосредственно работать со
своим внутренним осознанием.
— Джим, думаю, что теперь я лучше, чем когда-либо раньше, понимаю, что значит
находиться внутри самого себя, но это все еще остается для меня недоступным. Мне
просто хотелось бы получше за это уцепиться.
— “Уцепиться за это”... Вы так сказали, как будто это какая-то вещь или предмет, за
который можно уцепиться.
— Да, и... Ну, ладно, уцепиться за мою... за идею... за свое понимание того, как быть
внутри себя, быть субъективным или как там. Просто не знаю, как это сказать, но смысл в
том...
— Хол, не хочу придираться к словам, но думаю, есть важная причина, по которой вы
говорите о цеплянии за “это” как за некий предмет. Я думаю, вы — как и я — научились
превращать самого себя в объект. Когда мы пытаемся заставить этот объект вести себя по-
другому, наш язык остается языком объектов, мы произносим “это”, “эти вещи”, а не “я”,
“мне” и т.д.
— Конечно, я понимаю, но как это изменить... э-э, как я могу изменить свой способ
мышления? Не знаю, как это сделать.
— Я думаю, когда мы действительно знаем, чего хотим, и когда мы действительно
находимся внутри самих себя, не существует вообще никакого “как”. Мы просто знаем, чего
хотим, и делаем это.
— Звучит здорово, но я не могу себе этого представить.
— Можете: просто подумайте минуту. Как вы поете “Дом на горе”? Не существует
никакого “как”; вы знаете, что вы хотите сделать, и делаете это. Как рассказываете кому-
нибудь об идее, которая взволновала вас? Вы просто знаете, что хотите выразить идею, и
у вас это получается. Вы можете, если возникают трудности с какой-то частью,
остановиться и рассмотреть более объективно процесс выражения, но чаще всего вы
просто внутри своего волнения и высказываете идею без всякого “как”. Разве нет?
— Да. — Он медленно, размышлял. — Да, понимаю, но кажется, это не совсем то же
самое. Я имею в виду... Я имею в виду, что когда пою “Дом на горе”, я уже знаю мотив и
слова, а... с другой стороны, если я рассказываю кому-то об идее, то не знаю следующих
слов, но я знаю общие контуры идеи... однако...
— Вы, конечно, правы, Хол, этот процесс не точно такой же, что и пение знакомой
песни, но возьмем другой пример. Как раз сейчас вы прислушались к самому себе, пытаясь
почувствовать то, что вызывает в вас возражение против моих слов. Правильно?
