 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— Вы это знаете. Но те дни прошли, и ни к чему их оплакивать... Нет, я бы так не
сказал.
— Где сейчас ваши мысли, Хол? Выражение вашего лицо изменилось.
Снова эта кривая улыбка, как будто он обращается к чему-то внутри себя, и это
настолько болезненно, что он может лишь поверхностно поддерживать разговор.
— Я думал о миссис Кановски — той самой леди, о которой я рассказывал вам на
прошлой неделе. Она все время требует ответов. У нее столько проблем, и каждая — на
грани жизни и смерти. И она ожидает от меня, что в каждом случае я знаю, что ей надо
делать.
— Тяжелый случай.
— Только представьте себе! Вот я и разозлился на нее вчера. Сказал, что она
принимает меня за Бога или за всезнающего отца, который отвечает за ее жизнь. Боюсь, я
был довольно груб с ней. Но, знаете, я действительно сыт по горло тем, как она — и многие
другие тоже — не хотят брать на себя ответственности за свою жизнь. Она все хочет
переложить на меня. Как бы то ни было, думаю, это было для ее же пользы. Надеюсь.
— Вы кажетесь несколько подавленным, не столько сердитым, сколько печальным.
— Да. — Он помолчал. — Да, полагаю, это так. У меня было много грустных
размышлений в эти дни. Столько дел, и, кажется, я все больше и больше не успеваю.
Обычно я работал с большим энтузиазмом. Теперь я не знаю, куда он пропал, но он,
несомненно, пропал. Я просыпаюсь утром и хочу снова заснуть.
— Вы загружены больше, чем обычно?
— Нет, примерно так же. В последнее время я немного читал. Но собираюсь это
прекратить это занятие.
— Что вы имеете в виду?
— О, как прошлой ночью. Большую часть ночи я провел, читая новую книгу Гроцета,
знаете “Современная практика интенсивной психотерапии”. Довольно хорошая книга, но на
самом деле он просто повторяет одни и те же всем давно известные вещи. К утру я осилил
две трети, заработал головную боль и ощущение скуки. Гроцет пишет так, как будто все
продумал, но я спрашиваю себя: что он стал бы делать с такой закоренелой пассивно-
зависимой пациенткой, как миссис Кановски?
— Вы часто читаете так поздно?
— В колледже это вошло у меня в привычку, но в последнее время я делаю это не
часто.
— Должно быть, вы ищете что-то.
— Нет, или, полагаю, да. Я несколько неудовлетворен тем, как протекает моя практика.
Я думал о том, чтобы попросить вас о супервизии, но это было бы неудобно совмещать с
психотерапией.
— Угу.
— И, кроме того... Ну, мне неприятно это говорить, потому что вы действительно много
для меня сделали. Но...
— Это “но” действительно, вероятно, беспокоит вас.
— Да. Дело в том, что я действительно чувствую, что вы помогли мне сильно
измениться, и мои отношения с Тимом теперь, разумеется, стали лучше, и...
— Но существует еще большое “но”, и, кажется, вы колеблетесь, выражая его.
— Да. Дело в том, что, хотя я, разумеется, намного больше соприкасаюсь с самим
собой, и это хорошо, я не уверен, что то, с чем я соприкоснулся, так уж хорошо. Конечно,
это не ваша вина. Дело в том, что в последнее время я так подавлен, и...
— И, кажется, ваше состояние не собирается изменяться.
— Да, полагаю, да.
Прозвенел звонок, и Хол начал подниматься. Время для окончания сеанса было
неудачное.
— Хол, я знаю: вам трудно было сказать это. Я действительно хочу, чтобы мы
вернулись к нашему разговору.
— Разумеется, Джим, не беспокойтесь. Вероятно, это временно.
Хол ушел, а я расстроился. Действительно ли он в плохом состоянии? Действительно
ли, помогая ему прорваться к своему субъективному центру, я подтолкнул его к этой
депрессии? Насколько она глубока?
__________
