 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Мое внутреннее напряжение странным образом спало. Не то, чтобы я сомневался в
серьезности суицидальных импульсов Хола. Когда я думал об этом, я был крайне
встревожен ими. Он собирался сделать это. И он спокойно мог это сделать. Я не мог этого
недооценивать. Нет, странное облегчение стало результатом завершения. Каким-то
образом последние пять или шесть недель я чувствовал присутствие в Холе какой-то
угрозы, и никак не мог понять, в чем она заключалась. Я не мог даже найти подходящих
указаний в том, что он говорил мне, чтобы проверить свою интуицию. Теперь все это
обнаружилось. Хол размышлял о самоубийстве. И размышлял очень серьезно.
Я молчал, занятый собственными мыслями. Хол первый очнулся от задумчивости.
— Я не собирался пугать вас, Джим. Я не намерен делать ничего прямо сейчас.
— Если это когда-нибудь случится, я постараюсь, чтобы ни вы, ни моя семья, ни кто-
либо другой... не были замешаны. Я знаю, что это значит для терапевта, если пациент
кончает жизнь самоубийством. Фактически я не хотел говорить вам. Вы просто слишком
быстро собрали все улики.
— Возможно, вы их плохо скрывали, потому что хотели, чтобы я знал.
— Ну, да, может быть, но...
— Вам сейчас очень одиноко.
— Да. Но я могу это выдержать. Его подбородок задрожал, но он пытался сохранить
спокойное и печальное выражение, которое было у него все это время.
— По какой-то причине вы вынуждены скрывать свое одиночество и свою боль даже
сейчас.
— Джим, Джим, это не принесет ничего хорошего. Я знаю, знаю. Вытеснить все эмоции
наружу, да? Да, это действительно помогает, но только если у человека осталось что-то
еще. Слишком поздно, или я слишком запутался, или что-то еще. Я не понимаю, что
говорю. Это просто бесполезно, бесполезно.
Слезы брызнули из его зажмуренных глаз. Внезапно Хол расслабился и обмяк, позволив
боли овладеть им. Он не делал никаких усилий достать салфетку, а просто тихо плакал без
всхлипываний, содрогаясь всем своим большим телом.
20 декабря
Два дня спустя, в четверг, Хол по-прежнему пребывал в печальном настроении. Он не
был по-настоящему подавлен, скорее, чувствовал себя смирившимся. Его состояние
служило контрастом к праздничной атмосфере, царившей вокруг. В его присутствии было
нечто зловещее.
— Хол, как вы чувствуете себя, ваш внешний вид говорит о глубокой печали.
—
Я чувствую себя так, как будто сделал все, что мог, и теперь мне осталось только
ждать. Ждать чего-то.
— Ждать...
— Не знаю. Возможно, чего-то, что меня отпустит. Я даже не знаю, что подразумеваю
над этим. Нечто, что освободит меня. Возможно, это будет окончательно, конец всему.
Возможно, это будет что-то, что избавит меня от необходимости все заканчивать. Я не
знаю. Не знаю, Джим. Я просто должен ждать.
— Я буду ждать вместе с вами.
— Да, я знаю. И это много значит для меня.
— И для меня.
Мы долго вместе молчали.
15 января
Наступил новый день, и настроение Хола стало более беспокойным и раздраженным.
— Вы когда-нибудь спрашивали себя, почему вы занимаетесь этим дурацким делом? А я
спрашивал. Просто мне именно это и нужно. Нужно, чтобы каждый сваливал все на меня.
Миссис Кановски хочет знать, кто должен принимать решение по поводу денег в семье. За
ней или за Германом должно остаться последнее слово? Ну же, доктор, каков ответ? Разве
их не учили этому в средней школе? Потом мистер Байвард спрашивает меня со слезами на
глазах, — спрашивает меня, понимаете? — что он может сделать, чтобы помочь своему
сыну-подростку, который связался с плохой компанией. А молодой Билл Льюис смотрит на
