 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
это. К сожалению, я не могу помочь каждому человеку найти свое утраченное чувство,
помочь ему войти в контакт с центром своего бытия, но постоянно стараюсь делать это.
В поисках внутреннего чувства я, конечно, не задаю никаких новых вопросов, которые
не были бы заданы раньше. Возможно, с тех самых пор, когда человек впервые получил
представление об этом болезненном, уникальном, парадоксальном даре осознания
собственного бытия, он уставился на свое отражение в водах лесного озера и стал
задавать благоговейный вопрос: “Кто я?” И, конечно, на протяжении многих столетий
философы и пророки, короли и простолюдины, ученые и мистики, а также все остальные
пытались разглядеть в зеркале этот изменчивый образ.
На этих страницах я не излагаю мудрость философии, религии, даже психологии. То, что
я говорю о природе нашего бытия, исходит, главным образом, от множества людей,
которые доверили мне свой жизненный опыт. Конечно, может быть и так, что их краски
смешались с красками моего собственного опыта. Я не могу сказать, насколько достоверен
вообще мой портрет нашей человеческой физиономии. Но меня согревает то, что довольно
многие признали свое сходство с теми лицами, которые я изобразил с помощью своей
палитры.
Не буду пытаться исторически проследить множество размышлений о человеческой
сущности. Достаточно сказать, что вопрос “Кто я?” по-прежнему открыт, и тот, кто
предполагает, что имеет ответ на него, недооценивает и себя, и сам вопрос. В современной
психологии принято избегать данного вопроса или отделываться от него
квазирелигиозными догмами (что является обычной практикой позитивистов). Однако
гуманистическое направление в психологии начинает вновь признавать человеческую
субъективность.
Абрахам Маслоу, один из пионеров современного возрождения гуманистической
психологии, постоянно обращает внимание на внутреннее осознание человеком своего
уникального бытия. Иногда он называет его “прислушиванием к голосу импульсов”. Маслоу
также писал: “Такое понимание [невроза как блокирования личностного роста] дало мне по
крайней мере одно преимущество: я обратил особое внимание на то, что вначале назвал
“голосами импульсов”, но что в более общем смысле может быть названо “внутренними
сигналами” (или стимулами). Я недостаточно осознавал, что при большинстве неврозов, так
же, как и других расстройств, внутренние сигналы становятся слабее или исчезают вообще
(как в случаях сильных навязчивостей) или они не слышны, или не могут быть услышаны. В
крайних случаях мы имеем человека без переживаний— зомби, абсолютно пустого внутри.
Восстановление личности должно, по определению, включать восстановление способности
иметь и воспринимать эти внутренние сигналы, знать, что и кто человеку нравится и не
нравится, что приятно, а что — нет, когда есть, а когда — нет, когда спать, когда мочиться,
когда отдыхать.
Человек, лишенный внутреннего опыта, не получает этих сигналов изнутри, этих голосов
своего истинного Я, он вынужден искать внешние опоры для руководства. Например, он
ест, когда часы подсказывают ему это, а не когда разыгрался аппетит (которого у него
нет); управляет собой при помощи часов, правил, календарей, расписаний, планов и
указаний других людей”.
Колин Уилсон говорит о “духовном зрении” и о своем “подлинном Я”, которое отличает
от своей личности. Другие понимали это утраченное чувство подобным же образом: один
из ярких примеров — “Третье ухо” Теодора Рейка. Алан Уоттс во многих своих работах,
вероятно, указывал на то же внутреннее знание.
Эрих Фромм прослеживает способ, которым мы утрачиваем остроту внутреннего
чувства:
“Начнем с того, что у большинства детей возникает некоторая враждебность и
мятежность: результат их конфликтов с окружающим миром, ограничивающим их
экспансивность, поскольку им — слабой стороне — приходится покоряться. Одна из
основных задач процесса воспитания состоит в том, чтобы ликвидировать такую
антагонистическую реакцию. Методы различны — от угроз и наказаний, запугивающих
ребенка, до подкупов и “объяснений”, которые смущают его и вынуждают отказаться от
враждебности. Вначале ребенок отказывается от выражения своих чувств, а в конечном
итоге — и от самих чувств. Вместе с тем он учится подавлять свое осознание враждебности
и неискренности других людей; иногда это дается ему нелегко, потому что дети обладают
способностью замечать эти качества и их не так просто обмануть словами, как взрослых.
