 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
5. ЛУИЗА:
ПОСЛУШАНИЕ И НЕЗАВИСИМОСТЬ
Глубокой ночью она зашевелилась в моих объятиях, и я наполовину проснулся. Моя
рука онемела под любимой тяжестью. Я тихонько попытался освободить ее, неохотно
отдаляясь от ее тепла. Она повернулась во сне, пробормотала мое имя и еще несколько
неясных звуков — звуков любви. Я хотел разобрать слова, но они ускользнули в пропасть
ее сна. Внезапно это показалось мне ужасно, непоправимо трагичным. Теперь уже совсем
проснувшись, я понимал, что моя реакция преувеличена, но в то же время я хотел
закричать, остановить время, узнать о навсегда теперь потерянном движении ее души ко
мне. Как можем мы двое, которые столько пережили вместе, быть так отделены друг от
друга, и я никогда не узнаю эти слова?
Другой ночью, в другом месте, я читал Алена Уиллиса, исследовавшего нашу
человеческую вину. Он вспоминал стадион в Дакке, где четыре пакистанца, подозреваемых
в предательстве, были казнены в присутствии 5000 ликующих бенгальцев. Меня
передернуло. Я не хотел вспоминать о том, что выкинул из головы, когда несколько лет
назад впервые прочел об этом в “Таймс”. А затем пришли тайные, непристойные,
настойчивые мысли: они сделали с ними это? И это? О Боже! Я не хочу думать об этом. Как
я могу сидеть спокойно и наблюдать? Мог ли я оказаться одним из палачей? Я не хотел
знать, но знал: я мог быть среди этой толпы, требующей крови. Я мог оказаться на том
плацу, выдумывая все более ужасные способы вызвать последнюю каплю страданий. Я
брат этих палачей и убийц.
И я также мог быть одним из тех, кто был привязан к столбу, беспомощно ожидая новой
ужасной пытки. Я знал и это свое родство.
__________
Я часть всех людей (всего, что существует), и я отдельный индивид, отделенный от
всех людей (и от всего существующего). Одновременность, действительное единство этих
двух противоречивых состояний требует определенного настроя. Обычно я осознаю какой-
либо один аспект — либо отдельность, либо связь; в такие моменты другая сторона
кажется смутной и абстрактной.
Но, будучи человеком, я не могу разорвать эту двойственность так легко. Я должен
осознавать обе части, если хочу полностью ощущать себя живым. Так, чтобы достичь
реализации, я должен иметь какие-то очень близкие отношения, какие-то — более
формальные, и мне следует быть открытым навстречу своей человечности и общности со
всеми людьми. В то же время я должен оставаться в своем внутреннем центре и уважать
свою собственную потребность в одиночестве. Только с помощью собственного
внутреннего чувства каждый из нас может достичь равновесия этих частей.
Однако многих из нас в детстве не научили вырабатывать свою собственную
уникальную и разумно сбалансированную диету общения и одиночества. Родители,
руководствуясь благими намерениями, пугаются потребности своих детей в одиночестве.
Матери и отцы настаивают, чтобы ту модель отношений, которую они разрабатывали для
себя, усвоили и их дети. После того, как мы сами отстаивали свой способ жизни, нам трудно
принять, что наши дети могут избрать совсем другую модель. Но поскольку каждый из
нас — индивид с независимым Я, каждый из нас строит свою модель. И именно из нашего
опыта ранних лет мы усваиваем уроки отношений, необходимых для выживания.
Маленьким ребенком Фрэнк научился не ждать ничего хорошего от близких отношений с
другими; поэтому он акцентировал ту часть парадокса человеческих отношений, которая
была связана с одиночеством. Он жил, почти не вовлекая себя в отношения с другими и не
ожидая теплоты и взаимности.
Луиза, напротив, научилась подчеркивать другую часть дилеммы — связь. Из-за того,
что она рано поняла, как беспомощна и уязвима сама по себе, Луиза стала искусно
завоевывать одобрение и уверенность в том, что другие всегда будут желать близости с
ней. Но это бегство от одиночества наглухо отрезало Луизу от чувства ее собственной
идентичности и заглушило в ней внутреннее осознание.
