 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
может быть, даже ласкать себя. Другая часть продолжала говорить: “Тебе придется
рассказать Джиму обо всем, что ты думаешь и делаешь, так что будь осторожна”. И
полагаю, — она печально улыбнулась, — я все еще осторожна.
— Луиза, как насчет Синтии? — Я был тверд. Теперь я вспомнил, кто такая Синтия, и
подумал, что будет полезно остановиться на ней. У меня мелькнула догадка, что,
возможно, сон каким-то образом с этой девушкой связан.
— Что приходит вам в голову сейчас, когда я снова напомнил о ней?
— Ну, только то маленькое приключение, о котором она мне рассказала. То есть я не
хочу преуменьшать его. Она рассказала мне, потому что была так переполнена чувствами,
и ей необходимо было поделиться с кем-то, но... О, я не знаю. Похоже, я заговариваюсь.
Вы помните тот инцидент, о котором я вам говорила, то, что случилось с тем молодым
человеком...
Она, очевидно, была взволнована и чувствовала себя неловко, борясь между желанием
замять эту тему и импульсом обсудить ее.
— Что случилось с тем молодым человеком?
— О, вы можете быть таким невыносимым! Вы прекрасно знаете, что случилось, ведь я
все рассказала на прошлой неделе. — Она остановилась. Ее руки снова занялись юбкой,
которая, казалось, не прикрывала ее так хорошо, как ей того хотелось. Ее колени и часть
бедер были открыты, но это ни в коем случае нельзя было считать какой-то выдающейся
демонстрацией ног. Я молчал, и через некоторое время она продолжила. — Ну, вероятно,
вы хотите, чтобы я рассказала вновь. Синтия отправилась домой к этому молодому
человеку, и он уговорил ее позировать ему. В конце концов, она позировала перед ним
обнаженной, а затем они — э-э... затем они занялись любовью. — Она снова остановилась,
и теперь ее рука играла пуговицами блузки, что в последнее время было довольно частым
жестом.
Она ждала моего комментария, но я продолжал молчать.
— Ну, я не знаю, почему это продолжает приходить мне на ум. Вероятно, это немного
волнует меня эротически, но не сильно. Мне также немного неловко говорить с вами об
этих вещах, но теперь я уже чувствую себя намного лучше. Когда я рассказывала вам о... о
том, как я... э-э... иногда трогаю себя... О, это глупо! Я говорила о том, что иногда
мастурбирую, и вы — не моя мать, и не доктор Клифтон (директор агентства, в котором
работала Луиза), так почему же мне так неловко... — Ее пальцы играли с пуговицами
блузки, как будто расстегивая их, но на самом деле не делая этого.
— Луиза, я думаю, вы пытаетесь быть откровенной со мной, и в то же самое время вам
неудобно дать мне понять, насколько вас возбудило это приключение Синтии.
— Да. — Ее голос стал выше, а рука ненадолго успокоилась. — Да, вероятно, да.
Думаю, меня действительно восхитил этот рассказ. Когда я была в возрасте Синтии, я так
боялась мужчин, тела и сексуальных чувств, что никогда не смогла бы сделать ничего
подобного. — Ее голос стал задумчивым, когда она размышляла в полузабытьи. Ее рука
снова стала беспокойной, хотя было очевидно, что она не отдавала себе в этом отчета.
Я ждал не комментируя. Она тяжело повернулась, натягивая юбку на ноги. “Ноги
действительно привлекательные”, — подумал я. В свои тридцать семь лет Луиза говорила о
себе так, как будто время романтических возможностей для нее прошло, но она была
далека от портрета старой седой леди, который рисовала. Я спрашивал себя, как
выглядело бы ее тело обнаженным. Было трудно угадать контуры ее грудей из-за пышных
блузок, которые она носила. Я бы хотел, чтобы ее блуждающая рука перешла к делу и
действительно расстегнула пуговицы, вместо того чтобы просто дразнить меня.
— Ну, раз вы не хотите мне помочь, полагаю, я должна попытаться рассказать вам о
Синтии, — игривым, дразнящим тоном сказала она. Затем сделала паузу.
— Почему бы вам просто не попробовать рассказать об этом так, как вы могли бы
фантазировать, — как о переживаниях Луизы, а не Синтии?
— О, не знаю, смогу ли я сделать это! — Она помолчала. — Это было бы слишком...
слишком обнаженно. Вот точное слово. Я бы чувствовала себя так, как будто стою перед
вами голая.
— Вам было бы тяжело это чувствовать?
— О, Боже, вы ставите меня в трудное положение, разве нет? — Она колебалась, ее
рука начала поправлять юбку, а затем остановилась. — И нет, и да! То есть, главным
