 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
предохранитель», - шепнул Клячко и обмяк: трехсекундный обморок, с ним бывало...
Очутившись на улице, мы обнаружили, что Клячко потерял в свалке свою кепочку, эту вот
самую, но мы, конечно, за ней не вернулись, а что было духу пустились бежать. «Стой, - вдруг
остановился Клячко, абсолютно белый, с мигающим левым глазом. - Дай... дай и иди... Домой». Кукла
была у меня, я не мог оторвать от нее рук и ответил ему пинком. Он порозовел. Пошли дальше
прогулочным шагом.
Портфели наши тоже остались в раздевалке, на другой день нам их вернули, а вот кепчонка
исчезла надолго... В тот же вечер мы куклу эту взорвали на пустыре, за школой глухих - пострадали
только ближайшие стекла...
- Ничего себе куколка.
- После этого он выбросил свои реактивы, но вскоре набрал еще больше. «Я не учел, что теория
неуместности должна иметь неуместное подтверждение».
Ничейная бабушка
В первый класс он явился неполных семи лет, с изрядными познаниями в классической
литературе (которые я могу теперь оценить лишь по смутным воспоминаниям), со знанием наизусть
всего Брема и с представлением о теории бесконечно малых. Кроме того, был автором около четырех
десятков изобретений, подробно описанных в специальной тетради (я запомнил из них только некий
универтаз, мухолет, охотничий велосипед особой конструкции, ботинки-самочинки, складные лыжи и
надувной книжный шкаф), оригинальных иллюстраций к «Приключениям Тома Сойера», научного
трактата «Психология кошек», оперы «Одуванчик», сказки «О том, как великий йог Вшивананда
превратился в лошадь и что из этого вышло», многосерийного комикса «Сумасшедшая мышь» и прочая и
прочая, включая книгу Синих Стихов. Толстая общая тетрадь со стихами, написанными синим
карандашом, - стихи он писал только так. Один мне запомнился (не ручаюсь за полную точность).
Про человечка, которого не услышали
В морозный зимний вечер, когда легли мы спать,
замерзший Человечек пришел в окно стучать.
- Впустите! Дайте валенки!
Стучал, стучал, стучал...
Но он был слишком маленький. Никто не отвечал.
Тогда он догадался, как много сил в тепле,
и прыгал, и катался, и плакал на стекле.
Он слезы здесь оставил, врисованные в лед,
а сам совсем растаял и больше не придет...
- А вот из более позднего, лет через семь:
Уснувший шмель, от счастья поседевший,
как самурай, ограбивший казну,
предав свой сан, раскланиваясь с гейшей,
притом припомнив вишню и весну,
фонтан и xapaкиpи в теплом доме,
в смертельной искупительной истоме
с шиповника безвольно соскользнул и полетел -
хоть полагалось падать -
куда-то ввысь, где сон и облака
соединила в цепи львов и пагод
небрежная, но строгая pyкa
хозяина цветов и расстояний.
