 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
моей жизни заставила меня понять, как важно относиться к людям как к людям, а не как к винтикам
военной машины. Этот опыт общения с немецким санитаром стал для меня жизненным уроком
мудрости.
Аспирантура
После войны я поступил в аспирантуру в Стэнфордский университет. Там я впервые узнал, что
это значит, когда профессора тебя уважают, а не третируют тебя, подобно "собаке снизу", как было в
студенческие годы в Иллинойсе. Уважение стэнфордских профессоров Генри Мак-Дэниела и Эрнеста
Хилгарда способствовали усилению моего личностного роста больше, чем что- либо еще. Учась в
аспирантуре, я провел одно лето в Чикагском университете с профессором Карлом Роджерсом и его
студентами. Его терапевтическая система была основана на уважении и вере в "я" другого. В это лето я
пережил то, что называется "ты-ты"-отношениями с людьми.
Я - психолог
Закончив Сэнфорд, я преподавал в Пеппердайн колледже под руководством своего старого
профессора доктора И. В. Пуллиаса - возвышенного, умного и чуткого человека. Его демократический
метод руководства еще больше укрепил мою веру в силу приятия и уважения. После работы в
Пеппердайн я посвятил себя практической психологии, чем до сих пор и занимаюсь. В эти годы на
меня, возможно, больше всего повлияли два человека - доктор Фредерик Перлз и доктор Абрахам
Маслоу. Доктор Перлз был моим терапевтом в течение двух лет, он помог мне понять многое из того,
что написано в этой книге о манипулировании. Доктор Маслоу приезжал в наш институт несколько лет
назад после того, как ознакомился с некоторыми из моих работ. Я поражен, как воодушевление таких
людей, как доктора Мак-Дэниел, Хилгард, Перлз и Маслоу, стимулировало во мне веру в себя.
Становление личностью
Я думаю, что мой успех как психолога мешал моему успеху как человека. Я мог бы быть лучшим
отцом для своих детей, когда им это было особенно нужно в детстве, если бы я не был так занят
практикой и написанием работ. Теперь, когда они уже подростки и начинают отделяться от родителей, я
чувствую обиду. Я надеюсь, что моя возросшая чуткость к ним во время их подростничества и в зрелые
годы, сможет хоть как-то возместить мое невнимание к ним в ранние годы. Они, как никто другой,
научили меня, насколько это недопустимо - контролировать другого человека. Родители не владеют
своими детьми; они просто одолжили их на несколько лет. В конце концов, мне трудно позволить моим
детям-подросткам расти отдельно от меня. Я могу советовать своим пациентам не зацикливаться на
своих детях- подростках, когда те их отвергают, но самому мне поступать так неимоверно сложно.
Я кажусь себе хорошим терапевтом, потому что я сензитивен к своим чувствам и чувствам других
людей, но эта сезитивность - обоюдоострый нож, потому что я уязвим для критики и боли,
причиняемой мне другими людьми. Вместо того чтобы быть таким прямым и открытым, каким бы мне
хотелось быть, я часто бываю уклончив.
Видя свои манипуляции, я чувствую, что все больше становлюсь актуализатором. Но самое
главное - я воспринимаю свою гуманность как сущность человека, который может совершать ошибки, но
все же расти. Психолог должен быть не образцом совершенства, а лишь образцом гуманности, так как
он, как и любой другой человек, определенно не является идеальным. Мы должны воспринимать себя
такими, какие мы есть, а не сожалеть о том, что мы не боги. Парадоксально, но когда мы начинаем
принимать себя такими, какие есть, мы видим, что растем и изменяемся.
Необходимо до конца прояснить, что мы, как психологи, не можем позволять нашим пациентам
возводить нас в ранг богов. Когда пациент делает из психолога бога, он проецирует на него всю свою
силу, ставя себя в роль слабой "собаки снизу". Итак, я не образец совершенства, я лишь образец
абсолютной гуманности.
Я понимаю, что рискую быть осужденным за некоторые из раскрытых мною фактов, но я также
