 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ошибочными. Сказанное справедливо и в отношении маленьких детей, которые особенно
восприимчивы к дезинформации, и в отношении взрослых. Стивен Сеси и Мэгги Брук
продемонстрировали внушаемость детей, когда один раз в неделю в течение 10 недель говорили детям
следующее: «Подумай хорошенько и скажи, происходило ли с тобой когда-нибудь такое. Ты когда-
нибудь обращался к врачу, потому что не мог вытащить палец из мышеловки?» (Bruck & Ceci, 1993a, b).
Поразительно, но когда другой взрослый, беседовавший с детьми, спустя какое-то время задавал им тот
же вопрос, 58% дошкольников в ответ рассказали вымышленную, но содержащую массу деталей
историю именно о таком событии. Один мальчик поведал о том, как брат в подвале толкнул его на
поленницу дров и как при этом его палец попал в мышеловку. «А потом мы все вместе — мама, папа,
Колин и я — поехали в больницу на нашем фургоне, потому что больница далеко. И доктор забинтовал
мне палец. Вот этот».
Авторам таких живых рассказов порой удается вводить в заблуждение даже профессиональных
психологов. Они не могут надежно отличить настоящие воспоминания от ложных. Как и дети. Если
некоторым из них сказать, что ничего подобного и в помине не было, они начнут протестовать: «Нет,
было! Я же помню!» Для Мэгги Брук и Сеси это означает возможность ложных обвинений, в частности,
в сомнительных случаях сексуального насилия над детьми, когда детская память может быть
«засорена» повторяющимися «наводящими» вопросами, а неопровержимых доказательств нет (Bruck &
Ceci, 1999).
Пересказ событий свидетелями
Пересказывая события, человек оказывается во власти своих воспоминаний, и при этом неважно,
точные они или нет. Точный пересказ помогает им в дальнейшем противостоять влиянию
дезинформации (Bregman & McAllister, 1982). Однако бывает и так, что многократный пересказ лишь
укрепляет веру заблуждающихся людей в то, что они говорят правду. Уэллс, Фергюсон и Линдсэй
продемонстрировали это, попросив свидетелей инсценированной кражи, прежде чем занять
свидетельское место, отрепетировать их ответы на вопросы (Wells, Ferguson & Lindsay, 1981). Благодаря
подобной процедуре уверенность в себе заблуждавшихся свидетелей укрепилась, и вероятность того,
что присяжные, выслушавшие ложные показания, вынесут обвинительный приговор невиновному,
возросла.
В главе 4 уже было сказано о том, что мы нередко «подстраиваем» свои высказывания «под
своего собеседника», чтобы угодить ему, а сделав это, начинаем верить в то, что сказали. Представьте
себе, что вы — свидетель спора, завершившегося дракой, в которой один из спорщиков нанес увечье
другому. Получивший травму подал в суд. Перед судебным заседанием адвокат одной из сторон,
вежливый и обходительный человек, беседует с вами. Можете ли вы так построить свои показания и так
изложить свою версию драки, что клиент этого адвоката окажется в более выгодном положении? А если
это произойдет, не будет ли потом и ваше выступление на суде тоже не вполне объективным?
По мнению Блэра Шеппарда и Нэйла Видмара, на оба вопроса можно ответить утвердительно
(Sheppard & Vidmar, 1980). В Университете Западной Онтарио [Западная Онтарио — одна из провинций
Канады. — Примеч. перев.] они инсценировали судебные заседания, в которых одни студенты играли
роли свидетелей драки, а другие — присяжных и судей. Если перед началом заседания со свидетелями
беседовали адвокаты обвиняемого, их показания на суде были несколько более благоприятными для
обвиняемого. Позднее Видмар и Нэнси Лэйд обратили внимание на то, что свидетели, давая показания,
не утаивали ни одного важного факта; но их интонации и слова, которые они выбирали, зависели от
того, в чью пользу они свидетельствовали — в пользу обвиняемого или потерпевшего (Vidmar & Laird,
1983). Однако и этого было достаточно для того, чтобы повлиять на тех, кто слышал их показания. А
это значит, что исказить воспоминания свидетелей могут не только «наводящие вопросы», но и их
собственные пересказы событий, которые он могут слегка «приспосабливать под слушателей».
Обратная связь со свидетелями
«Свидетель преступления на опознании:
О, Боже... Я не знаю... Один из этих двоих... Но я не
уверен... О, Господи... Парень чуточку выше, чем номер 2... Один из этих двоих, но я не уверен...
Спустя месяц на суде:
У вас не было сомнений, когда вы сказали, что это номер 2? Вы ведь не
сомневались в этом?
Ответ свидетеля:
Я не сомневался... Я был совершенно уверен» (Миссури против Хатчинга;
