 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Исследователи отметили также, насколько трудно был доступен персонал клиники, шла ли речь
о психиатре, психологе, медицинской сестре или служащем. Они подсчитали, что в среднем
контактировали с тем или иным представителем персонала 6,8 минут в день. Кроме того, эти контакты
чаще всего были испорчены отношением персонала, о чем прекрасно знают все, кто часто попадает в
больницы. Так, например, на ежедневно задававшийся вопрос: «Доктор, не могли бы Вы мне сказать,
когда меня выпишут?», психиатр тотчас же, не услышав даже вопроса, отвечал: «Здравствуйте. Дэвид.
Как вы сегодня себя чувствуете?».
Как отмечает Розенхан, побывав в такой атмосфере, нетрудно понять, как нормальные люди
«могут казаться безумными просто в силу того обстоятельства, что они очутились в столь необычном
месте, как обезличивающая и вызывающая чувство обреченности психиатрическая больница».
Как еще 20 лет назад показал Мендел (см. документ 3.7), все происходит так, как было заведено.
Неужели что-нибудь действительно изменилось после 1954 года?
Документ 12.6. Антипсихиатрия и психиатрия: право на безумие или право на лечение?
Дискуссии по поводу «безумия» еще очень далеки от завершения. С открытием в 50-е годы
препаратов, действующих на мозг, некоторое развитие получило антипсихиатрическое движение,
требующее для каждого человека права на уход из своей среды и обретение смысла своего
существования с помощью «путешествия через безумие». Такая концепция прямо противоречила
интересам тех психиатров, которые стремились «вернуть психиатрию в лоно медицины» как раз с
помощью препаратов, представляющих собой «великолепные лекарственные прописи». Так, в
частности, случилось с д-ром Тюийе, французским психиатром и фармакологом, автором книги «Десять
лет, которые изменили безумие» [1], где он прослеживает историю открытия психотропных препаратов
и использования химиотерапии в психиатрии. В 1981 году в одном интервью он заявил [2]: «Если такие
антипсихиатры, как Лэинг и Купер, говорят, что больного не нужно контролировать во время приступов
психоза, то подобные установки следует считать преступными... Тот, кто послушался советов
антипсихиатров, привел своих больных к катастрофе. Но язык антипсихиатров подобен коварному яду,
против которого иногда с большим трудом борются настоящие добросовестные психиатры. Этот язык
ставит по одну сторону тех, кто хочет сопровождать своих пациентов, жить вместе с ними и разрешать
им делать все, что хочется, а по другую — тех, кто хочет упечь своих больных в психиатрическую
больницу и колоть их, одурманивая. Вторые сразу же оказываются в проигрышном положении».
[1: Книга вышла в издательстве "Pobert Laffont" в 1981 г.
2: Цит. по Jacque Mousseau, Psychologie, n° 136, mai 1981, p. 25-33.]
«Однако,
—
продолжает д-р Тюийе,
—
достаточно лишь взглянуть на то, как химиотерапия
изменила состояние некоторых больных. Я могу привести один конкретный пример. Я знаю женщину,
приходящую домашнюю работницу, мать семейства, которая трудится, несмотря на галлюцинации. В
это время на нее воздействуют нейролептики, инъецируемые ей каждые 15 дней. Стоит ей только
включить пылесос, как ей слышится голос, начинающий с ней разговаривать, но потом она не обращает
на него внимания, потому что находится под действием нейролептиков; а ведь прежде она разбила бы
пылесос об стену. В этом вся разница. Можно ли говорить, что она вылечилась? Она не вылечилась, но
она работает, зарабатывает себе на жизнь, заботится о своих детях, и для нее есть место в обществе».
Иные могут возразить, что химические смирительные рубашки и та жизнь зомби, на которую
они обрекают человека, — возможно, и не лучший способ обретения смысла существования, даже если
речь идет всего-навсего о простой домработнице. Разве безумие — как раз не средство избавления от
реальности, все содержание которой ограничено чужой квартирой и пылесосом? К сожалению, еще ни
разу не сообщалось о психиатре, работающем «под нейролептиками» и продолжающем «зарабатывать
себе на жизнь», несмотря на галлюцинации. Такой пример, возможно, позволил бы проводить аналогии.
Как бы то ни было, и сейчас, в 1988 году, «психиатрия полностью пробуксовывает». Один
психиатр признался журналисту [*]: «Нужно смиренно признать, что диагноз ставят, не зная причин
болезни, и что людей не лечат, а скорее опекают». Канадский психиатр д-р Леманн, работающий в
настоящее время в Отделении психиатрических исследований в штате Нью-Йорк, сознается, что он
всегда был скептиком. «Долгие годы работы с психически больными, — говорит он, — убедили меня в
том, что все, чего можно ожидать от пилюль, — это частичное или временное улучшение состояния».
[D. Demers, La psychiatrie en panne, L'Actualite, vol. 11, n° 6, juin 1986, p. 48-53.]
Каково же будущее психиатрии? С одной стороны, исследования, а с другой — «поиск путей,
которые могли бы обеспечить более приятную жизнь всем хроническим пациентам, — поясняет д-р
