 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
(миф о Пандоре, о рождении Венеры: едва вынырнув из пены морской, она окидывает
милостивым взором все окружающее).
Таким образом я исполнил обещание, данное мною в V главе, и вернулся на очень
короткое время к «людям дела». Даже такой глубокий человек, как Карлейль, очень высоко
ценил их, но выше всех вопросов ставил он «the hero as king». Мы уже показали, что
подобный взгляд неправилен. Теперь же я хотел бы доказать, что великие политики не
брезгуют в своей деятельности ни ложью, ни обманом, что эта черта свойственная даже
самым величайшим среди них, как, например, Цеза рю, Кромвелю, Наполеону. Александр
Великий стал даже убийцей и с чувством удовольствия выслушивал оправдания своего
поступка, которые придумал для него софист. Но лживость несовместима с гениальностью.
Наполеон на о Св.Елены пресытился ложью. Он писал мемуары насквозь проникнутые
сентиментализмом, и его последним словом была любовь к Франции, что вполне
соответствовало характеру его альтруистической позы. Наполеон – это величайшее из всех
явлений, лает выразительное доказательство того, что «великие люди воли» –преступники, а
потому они не могут быть гениями. Его нельзя понять иначе, как по той изумительной
интенсивности, с какой он бегал от самого себя. Только таким образом можно объяснить
себе всякое завоевание, как ничтожных, так и огромных размеров. Над своей собственной
сущностью Наполеон никогда не в состоянии был думать. Он и часу не мог остаться без
какого-нибудь подвига, который должен был наполнить его существо: поэтому-то он и
должен был завоевать весь мир. Так как он обладал выдающимися качествами, гораздо более
выдающимися, чем все императоры до него, то вполне естественно, что ему необходимо
было очень многое, чтобы подавить в себе противоречия своей натуры. Заглушить свою
лучшую сущность – вот властный мотив его честолюбия. Человек гениальный может делить
с остальными людьми их страсть к славе и удивлению, но его честолюбие будет совершенно
другого рода. Он не поставит все предметы в мире в исключительную зависимость от себя,
не свяжет их с собой, как с эмпирической личностью, и не нагромоздит их на своем имени в
виде бесконечной пирамиды. Вот почему достоверное ощущение действительности
постепенно покидает императора (он становится эпилептиком). Он отнял свободу у объекта8
и вступил в преступную связь с вещами, превратив их в средство для своих целей, в
подножие своей ничтожной личности с ее эгоистическими, хищными замыслами. У великого
человека есть определенные границы, так-как он монада из монад, так как он, что является
наиболее важным, сознательный микрокосм.
Он – пантогенен, включает в себе всю вселенную и уже при первом опыте (я беру
самый выдающийся случай) видит тесную связь мировых явлений. Ему нужны дальнейшие
переживания, но ему не нужно индукции. Великий трибун и великая гетера – абсолютно
безграничные люди, они превращают мир в декорацию, на которой должно с особенной
яркостью отразиться их эмпирическое «я». Потому им чужда любовь, Дружба,
расположение. В их душе нет любви.
Вспомните глубокую сказку о царе, который хотел завладеть звездами. Она раскрывает
идею императора с ослепительной ясностью. Истинный гений сам воздает себе честь, но ни в
коем случае не становится к черни в отношение взаимной зависимости, как это делает
трибун. Ибо великий политик не только спекулянт и миллиардер, он к тому же уличный
певец, он великий шахматист, но и великий актер, он деспот, но он в сильной степени
заискивает у других, он не только проституирует, он сам величайшая проститутка. Нет того
политика, того полководца, который «снисходил» бы к другим людям. Его снисхождения
приобретают известность – это его половые акты! Улица является также принадлежностью
истинного трибуна. Отношение его к черни, как к своему дополнению, является
конститутивным для политика. Вся сфера его деятельности – это чернь. С отдельными
людьми, с индивидуальностями он порывает, если он, конечно, не умен, но если он также
хитер, как Наполеон, то он лицемерит и оказывает им всякие знаки уважения для того чтобы
сделать их безвредными для себя. Наполеон тоньше всех понимал свою зависимость от
черни. В своих замыслах политик не может руководствоваться одним только желанием
