 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Аристотель обратил внимание, что многие признаки у животных не меняются, независимо
друг от друга. Позднее, сначала, насколько известно, Кювье, затем Жоффруа Сент-Илэр и
Дарвин обстоятельно исследовали эти явления «коррелятивности». Существование
постоянных отношений можно легко понять из единства цели: телеологически следует,
например, ожидать, что там, где пищеварительный канал приспособлен к мясному питанию,
должны существовать жевательные аппараты и органы для схватывания добычи. Но почему
все жвачные животные имеют двойное копыто, а у мужских особей рога, почему
невосприимчивосгь к известным ядам у некоторых животных связана с определенной
окраской волос, почему голуби с коротким клювом имеют маленькие ноги, а с длинным –
большие, или почему белые кошки с голубыми глазами почти без исключения все слепы? –
все эти правильные, совместно существующие явления нельзя объяснить очевидной
причиной, нельзя понять и с точки зрения однородной цели. Этим я не хочу сказать, что
исследование должно навсегда удовлетвориться простым констатированием факта
совместного существования. Тогда было бы следовательно возможно то, что если бы
кто-нибудь стал утверждать, что весьма научно, ограничиться таким наблюдением: «Если я
брошу в автомат монету, то выпадет коробка спичек, а что сверх того, то метафизика,
исходит от лукавого». Критерий истинного исследователя – смирение. Проблемы вроде
таких, почему у одного и того же человека почти без исключения соединяются длинные
волосы на голове с существованием двух нормальных яичников, представляют громадное
значение, но они относятся к области морфологии и физиологии. Цель идеальной
морфологии, быть может, лучше всего определяется следующим положением: морфология в
дедуктивно-синтетической части не должна ползать в пластах земли и нырять в морскую
глубину за каждым отдельным существующим видом или подвидом это научность
собирателя почтовых марок, ей нужно из качественно и количественно определенных частей
воссоздать весь организм не на основании интуиции, как мог это делать только Кювье, а на
основании строгих доказательств, взятых из опыта. Точно исследованный организм мог бы
дать будущей науке новое не произвольное, а с полной точностью определенное свойство.
На языке термодинамики наших дней это можно так же хорошо выразить, как требование,
что для такой дедуктивной морфологии организм должен обладать конечным числом
свободных ступеней». Или, пользуясь высоко научным методом Маха, можно было бы
требовать, чтобы органический мир, поскольку он на-учно исследуется, должен был иметь на
n переменных величин меньше, чем n уравнений (именно n – 1, если в научной системе
возможно одно определенное значение этого мира: уравнения при меньшем числе сделаются
неопределенными, а при большем зависимость, выраженная в одном уравнении, могла бы
быть опровергнута без дальнейших рассуждений другим).
Это и составляет магическое значение принципа коррелятивности в биологии! Он
раскрывается, как применение функционального понятия ко всех живым существам, и
потому на возможности его разработки и углубления основана надежда создать
теоретическую морфологию. Причинное исследование этим не исключается: оно применено
только к своей собственной области. В идиоплазме оно найдет основания для фактов,
подтверждающих принцип коррелятивности.
Возможность психологического применения принципа коррелятивного изменения
основана на «дифференциональной психологии», т.е. на психологическом учении о
различиях. Однозначное подчинение анатомического строения и душевного склада одному
принципу составляет задачу статической психофизики или физиономики.
Правилом исследования во всех трех дисциплинах должен быть поставлен вопрос: чем
еще различаются два существа, оказавшиеся разными в каком-нибудь отношении?
Требуемый способ постановки вопроса кажется мне единственно мыслимым «methodus
inveniendi», «ars magna» названных наук, приспособленный для техники исследования Для
обоснования характерологического типа не нужно будет с помощью сверлящего вопроса
«почему» копаться в дыре твердого земного царства или, подобно стереотропическим
червям Жака Леба, обливающимися собственной кровью, толкаясь все в один угол сосуда и
