 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
все-таки подействовало. Правда, он был не принят в его чистом виде и его поглотили архаические и
недифференцированные силы, причем сознательная моральность и эстетика еще немало
посодействовали этому. С этого и начинается энантиодромия — превращение доселе ценного в
неценное, прежнего добра во зло.
Царство добрых, в котором Эпиметей был королем, издавна враждовало с царством Бегемота.
Бегемот и Левиафан /66- Р.179/ суть два, известные из книги Иова, чудовища Божий, символические
выражения Его власти и силы. В качестве грубых животных символов они психологически обозначают
родственные силы человеческой природы. /47-
§87 и далее/ Поэтому Иегова говорит: «Вот бегемот,
которого я создал, как и тебя. — Вот его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его.
Поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены [Вульгата говорит даже:
«Nervi testiculorum ejus perplexi sunt». У Шпиттелера Астарта есть дочь Бегемота — это показательно.]: это
— верх путей Божиих».
Эти слова следует читать со вниманием: эта сила начинает «пути Божий», то есть пути Иеговы,
еврейского Бога, в Новом Завете слагающего с себя эту форму. Там Он уже не является Богом природных
стихий. Психологически говоря, это означает, что эта грубая инстинктивная сторона скопившегося в
бессознательном либидо длительно подавляется в христианской установке; тем самым одна часть Бога
вытесняется, то есть как бы записывается человеку в долг, и в последнем счете отводится в ведение
дьявола. Поэтому когда бессознательная сила начинает притекать вверх, когда начинаются «пути
Божий», тогда Бог появляется в образе бегемота. /70/ С тем же основанием можно было бы сказать, что
Бог появляется тогда в образе диавола. Однако эти моральные оценки являются оптическими обманами:
сила жизни остается по ту сторону моральных суждений. Мейстер Экхарт говорит: «Итак, если я скажу:
Бог добр, то это будет неверно, — я добр, а Бог не добр! Я иду еще дальше: я лучше Бога! Ибо лишь
доброе может стать лучшим, и лишь то, что может стать лучшим, может стать наилучшим. Бог не добр,
поэтому он не может стать лучше, и раз он не может стать лучше, он не может стать и наилучшим. Все
три определения: „добрый“, „лучше“, „наилучший“ далеки от Бога. Он стоит надо всем этим».
Ближайшим действием спасительного символа является соединение пар противоположностей:
так, идеальное царство Эпиметея соединяется с царством Бегемота; иными словами, моральное
сознание вступает в опасный союз с бессознательными содержаниями и с прикрепленным к ним,
тождественным с ними либидо. Но дело в том, что Эпиметею доверены дети Божий, а именно те
высшие блага человечества, без которых человек есть не что иное, как животное. Через соединение с
собственной, бессознательной противоположностью наступает опасность запустения, опустошения и
наводнения, иными словами — ценности сознания могут затеряться в энергетических ценностях
бессознательного. Если бы тот образ естественной красоты и нравственности был принят и сохранен и
если бы он взбудоражил одной своей безвинной естественностью удушливую нечистоту на задворках
нашей «нравственной» культуры, тогда дети Божий, несмотря на союз с Бегемотом, не подверглись бы
никакой опасности, ибо тогда Эпиметей во всякое время мог бы отличить ценное от неценного. Но так
как символ оказывается неприемлемым для нашей односторонности, для нашей рационалистической
дифференцированности и в то же время искалеченности, то утрачивается всякое мерило для ценного и
неценного. Если же соединение пар противоположностей в качестве высшего события впоследствии
все-таки наступает, то по необходимости наступает опасность наводнения и разрушения, притом
характерно, что она наступает вследствие того, что опасные противоположные тенденции вводятся
контрабандой, под покровом «правильных понятий». И злое, и пагубное можно рационализировать и
эстетизировать. Таким образом, дети Божий одно за другим выдаются Бегемоту, иными словами —
сознательные ценности промениваются на чистую инстинктивность и отупение. Грубые и варварские
тенденции, бывшие доселе бессознательными, поглощают сознательные ценности; вот почему Бегемот
и Левиафан выставляют невидимого кита (бессознательное) в качестве символа для своего принципа,
тогда как соответствующим символом Эпиметеева царства является птица. Кит, живущий в морях,
служит всюду символом поглощающего бессознательного. [Многочисленные подтверждения см. /29/]
Птица, живущая в светлом воздушном царстве, является символом сознательной мысли или даже идеала
(крылья!) и Святого Духа.
Окончательная гибель добра предотвращается благодаря вмешательству Прометея. Он
освобождает последнее дитя Божие, Мессию, из-под власти его врагов. Мессия становится наследником
