 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
выражению) представляло для Абеляра нечто большее: оно вносило твердый смысл, описывало общее,
идейное, мыслимое, воспринятое в вещах с помощью мышления. Универсальное жило в sermo и только
в нем. Теперь становится понятным, почему Абеляра внесли в число номиналистов, хотя это и было
совершенно несправедливо, ибо он полагал, что универсальное более действительно, нежели vox.
Надо думать, что Абеляру было нелегко изложить свой концептуализм, ибо изложение это
необходимо должно было состоять из противоречий. В одной из сохранившихся оксфордских рукописей
мы находим эпитафию на Абеляра, дающую, как мне кажется, прекрасное понятие о парадоксальности
его учения:
Он учил тому, что слова получают свой смысл от вещей,
И тому, что смысл слов определяет вещи;
Он исправлял заблуждения понятий рода и вида
И доказывал, что и родовые, и видовые понятия
суть лишь обороты речи.
Таким образом оказывается, что животное
и не животное — понятие рода;
Поэтому человек и не человек — вид.
Если мы стремимся найти выражение, опирающееся в принципе на какую-либо одну точку
зрения, в данном случае на точку зрения интеллектуальную, то все противополагаемое может быть
резюмировано не иначе, как в парадоксе. Не следует забывать, что разница между номинализмом и
реализмом в своей основе не только логически-интеллектуальная, но и психологическая и что она в
конечном итоге сводится к типически-различным психологическим установкам: как по отношению к
объекту, так и по отношению к идее. Если человек ориентирован на идею, то он и постигает, и
реагирует с точки зрения идеи. Если же человек ориентирован на объект, то он постигает и реагирует
под углом зрения своих ощущений. Для него все абстрактное имеет лишь второстепенное значение, и
все, что в вещах постигается мыслью, должно представляться ему не столь существенным, тогда как
человеку первого типа — как раз наоборот. Человек, ориентированный на объект, конечно, будет
номиналистом — «название не что иное, как звук пустой и дым» (Фауст), — то есть до тех пор, пока он
не научился компенсировать свою ориентированную на объект установку. Когда же это случится, то он
— если только он в этом горазд — становится до крайности строгим логиком, которого в смысле
точности, методичности и сухости трудно превзойти. Идейно ориентированный человек уже по
природе своей логичен, поэтому он, в сущности, не может ни понять, ни оценить учебника логики.
Развивая в себе компенсацию своего типа, он становится, как мы видели на примере Тертуллиана,
человеком страстно преданным чувству, которое, однако, остается у него в заколдованном кругу идей.
Напротив того,
человек, ставший в силу компенсации логиком, остается со своим миром идей в
заколдованном кругу своих объектов.
Это рассуждение показывает нам теневую сторону в мышлении Абеляра. Его попытка
разрешения проблемы оказывается односторонней. Если бы противоположность между номинализмом
и реализмом являлась только логически-интеллектуальным вопросом, то трудно было бы понять,
почему же невозможна какая-либо иная конечная формулировка, кроме парадоксальной. Но дело в том,
что перед нами противоположность психологическая, поэтому односторонняя логически-
интеллектуальная формулировка должна неминуемо повести к парадоксу —
sic et homo et nullus homo
species vocitatur. Логически-интеллектуальное выражение вообще не может дать нам — даже в форме
sermo —
ту среднюю формулу, которая в одинаковой степени могла бы по существу удовлетворить
требованиям двух противоположных психологических установок, и это по той причине, что такое
выражение считается исключительно с абстрактной стороной, вполне пренебрегая конкретной
действительностью.
Всякая логически-интеллектуальная формулировка — как бы она ни была совершенна —
отбрасывает объективное впечатление своей жизненности и непосредственности. Она должна сбросить
их, иначе она и вообще не могла бы стать формулировкой. Но тем самым утрачивается именно то, что
для экстравертной установки является самым существенным и ценным, а именно отнесенность к
