 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
подорвано. Вина и ответственность находят нового рода сочетания в личностях
властителя и подданного. Вопрос о какой бы то ни было вине суверена оказался вне
компетенции его подданных, однако он сосредоточил всю ответственность. Подданный
был освобожден от всякой политической ответственности, но зато ему угрожала
двоякого рода вина: во внешнем отношении, когда он выступал против интересов своего
суверена, решать вопросы, входящие в компетенцию лишь суверена: а во внутреннем
отношении эта была вина того, кто эмигрирует в анонимность»
63
. Таким образом, тому,
кто хотел рассматривать социальность как нечто единое, приходилось восстанавливать
разрушенные связи.
При этом можно было либо брать за основу экономику как суверенную сферу. Тогда
государство все больше оттеснялось на периферию социальности, а мораль
рассматривалась утилитаристски. Либо же за основу бралась полнота моральной и
политической жизни. Утилитаристские соображения (с понятной враждебностью к по-
литической экономии либерального толка) изгонялись. Именно такой подход встречаем
мы в «Общественном договоре» Ж.-Ж. Руссо.
Прежде чем непосредственно перейти к Руссо, обратим внимание на важные
изменения в понятии суверенитета. Так, у Суареса еще нет полной определенности в
отношении того, следует ли считать сувереном все государство или только его главу.
На этот счет у разных интерпретаторов существуют разные мнения. Нам кажется, что
все-таки суверенно именно государство, совершенное сообщество, включая и его
главу как орган социального организма. У Гоббса автономия государства еще большая
и в этом смысле оно «еще более» суверенно, чем у Суареса. Но суверен у него персони-
фицирован («лицо или собрание лиц»). Представляя социум во внутреннем и внешнем
отношении, суверен как бы и не член государства. Власть вручена ему в результате
общественного договора людей друг с другом, а не с сувереном. Будь он членом
общества, договор мог бы подпасть под пересмотр (равно как и не соблюдались бы иные
договоры). Но он, как часто говорил К. Шмитт, трансцендентен обществу; это то
самое «недоговорное условие значимости договора», как формулировал позже
проблему Дюркгейм.
Поэтому Руссо с его идеей неотчуждаемого народного суверенитета делает шаг
назад от Гоббса. «Подобно тому, — пишет он, —
как природа наделяет каждого
человека неограниченной властью над всеми членами его тела, общественное
соглашение дает политическому организму неограниченную власть над всеми его
членами, и вот эта власть, направляемая общей волей, носит, как я сказал, имя
суверенитета» («Об общественном договоре», II, IV
64
). Правда, Руссо тут же
оговаривает, что «жизнь и свобода» частных лиц независимы от общества как
юридического лица. Он требует различать естественные права, которые они имеют как
люди, и те обязанности, которые налагаются на них как на подданных. Однако насколь-
ко сильны эти утверждения в рамках «Общественного договора»? Ведь
общественный договор, собственно, состоит в том, что «каждый из нас передает в
общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все
свои силы, и в результате для нас всех вместе каждый член превращается в
неразрывную часть целого» (I, VI). При этом «естественную свободу и неогра-
ниченное право на то, что его прельщает и чем он может завладеть», человек по
общественному договору теряет, а приобретает он гражданскую свободу и право
собственности на то, чем он обладает» (I, VIII). Здесь еще возможны
двусмысленные толкования. Но вот рассуждение, прямо перекликающееся с
Гоббсовыми идеями: «Итак, гражданину уже не приходится судить об опасности,
которой Закону угодно его подвергнуть, и когда государь говорит ему: Государству
необходимо, чтобы ты умер, — то он должен умереть, потому что его жизнь не только
благодеяние природы, но и дар, полученный им на определенных условиях от
Государства» (II, V). Не многим лучше и следующее, кажущееся традиционным и
«безобидным» высказывание: «То, что есть благо и что соответствует порядку,
является таковым по природе вещей и не зависит от соглашений между людьми. Всякая
справедливость — от Бога, Он один — ее источник; но если бы мы умели получать
ее с такой высоты, мы бы не нуждались ни в правительстве, ни в законах» (II,
VI). Догосударственное естественное состояние рассматривается в «Общественном
договоре» как нечто весьма гипотетическое; «природа
вещей», по существу, мало
общего имеет с собственно «природой».
На самом деле социум вырван не только из связи тео-онто-логической, как о том
можно судить по приведенной выше цитате; социум вырван и из связи природной, «и
если даже, — пишет Руссо, — объяснят нам, что такое закон природы, это еще не
значит, что благодаря этому мы лучше поймем, что такое закон Государства» (II, VI).
