 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
это то, что озаряет субъект.
С точки зрения духовного опыта истина в действительности не является своего рода
наградой субъекту за его познавательный акт и не дается ему просто как завершение
этого акта. Истина — это то, что озаряет субъект, что дает ему душевный покой.
Короче говоря, в самой истине, в ее познании заключается нечто, что позволяет
осуществиться самому субъекту, что реализует само его бытие.
С точки зрения духовного опыта никогда акт познания сам по себе и как таковой не
мог бы обеспечить постижение истины, не будь он подготовлен, сопровождаем,
дублируем, завершаем определенным преобразованием субъекта — не индивидуума, а
самого субъекта в его бытии как субъекта. Гнозис — это, в конечном счете, то, что
всегда стремится переместить (transferer), перенести (transposer) в сам познавательный
акт условия, формы и следствия духовного опыта.
Можно сказать схематично, что со времен античности философский вопрос «Как
постичь истину?» и практика духовности как необходимой трансформации бытия
субъекта, которая позволит ему постичь истину, — суть две проблемы, принадлежащие
к одной тематике и потому они не могут рассматриваться изолированно друг от друга.
И, за исключением Аристотеля, для которого духовность не играла столь
существенной роли, основной вопрос философии, понимаемый как вопрос о
духовности, заключался в следующем: что представляют собой преобразования, совер-
шаемые в бытии субъекта, необходимые для постижения истины?
Несколько веков спустя, в тот день, когда был сформулирован постулат о том, что
познание есть единственный путь к постижению истины, в картезианский момент
истории мысль и история истины вступили в современный период развития. Иначе
говоря, я полагаю, что современная история истины ведет свой отсчет с того момента,
когда познание, и лишь оно одно, становится единственным способом постижения
истины, т. е. этот отсчет начинается с того момента, когда философ или Ученый, или
просто человек, пытающийся найти истину, становится способным разбираться в себе
самом посредством лишь одних актов познания, когда больше от него ничего не
требуется — ни модификации, ни изменения его бытия. С этого момента Можно
считать, что субъект способен познать истину — с двумя оговорками, внутренними по
отношению к познанию и внешними по отношению к индивиду. С той минуты, когда
бытие больше не подвергается пересмотру необходимостью постижения истины, мы
вступаем в новую эру взаимоотношений субъективности и истины. В современную
эпоху истина уже не в состоянии более служить спасением субъекту. Знание
накапливается в объективном социальном процессе. Субъект воздействует на истину,
однако истина не воздействует больше на субъект. Связь между доступом к истине и
требованием преобразования субъекта и его бытия им самим была окончательно
прервана, а истина стала представлять собой автономное развитие познания. Не
следует искать следы этого разрыва в науке — они в теологии. Это конфликт не между
духовностью и наукой, а между духовностью и верой (теологией). Однако даже у
Спинозы, Канта, Шопенгауэра, Гегеля и Ницше еще обнаруживаются следы структуры
этой духовности, которая была проникнута вопросом: как должен трансформироваться
субъект, чтобы открыть себе путь к истине? (Именно в этом заключается смысл
«Феноменологии духа» Гегеля.) В равной мере в марксизме и психоанализе
обнаруживаются основные проблемы, связанные с понятием epimeleia.
Политика и забота о себе
Можно выделить три фазы развития понятия epimeleia:
1) сократовско-платоновская: появление понятия epimeleia в философии;
2) золотой век заботы о себе и культуры своего «Я» (I и II вв. до н. э.);
