 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
объяснения» исследовательской практики Кун лредлагает объяснение в социальных
категориях: по меньшей мере в этом смысле его подход связан с социологией.
Приведем еще одно из его программных высказываний: «Нам ясно, что объяснение в ко-
нечном счете должно быть психологическим и социологическим. Т. е. оно должно быть
описанием некоей ценностной системы, идеологии в сочетании с анализом институтов,
благодаря которым эта система передается и проводится в жизнь. Зная, что ученые
ценят, мы можем надеяться понять, какой выбор они сделают и какими проблемами
займутся в конкретных обстоятельствах и конфликтах»
22
.
Это высказывание Куна, возможно, дальше всего идет в направлении социологии.
Даже в языке чувствуется социологический жаргон. Однако объяснение в этих или
других социальных категориях самих по себе еще не составляет социологического
объяснения. Ибо последнее относится не столько к отдельным социальным категориям,
сколько через эти категории — к полной системе социологического знания. Только тогда
объяснение приобретает известную ценность.
И здесь мы касаемся ключевой темы для понимания сущности революции, которую
совершил Кун в философии науки. Это больше поворот «от», чем поворот «к». Это
поворот от ясно определенного и понятного «логического анализа» к неопределенному
социальному анализу. Кун пытается как-то пояснить последний: это анализ, который
открывает черты научных групп, их системы ценностей, идеологии и т. д. Однако это
определение подвешено в пустоте и, следовательно, социальный анализ оказывается
«объяснением на вере». Единственный достоверный элемент в куновском повороте к со-
циологии — это заявленный выбор социологической дискурсии в качестве базиса для
объяснения развития науки.
Это поистине революционный выбор, подразумевающий коренное изменение в
интеллектуальном портрете философии науки. Однако у Куна этот выбор основан, по
существу, на негативных соображениях: мы знаем, почему традиционная философская
дискурсия не удалась, но мы не знаем, почему социологическая дискурсия открывает
лучшие перспективы. Почему, собственно, нахождение таких характеристик научных
групп, как системы ценностей этих групп, позволяет нам лучше понять развитие науки,
чем Реконструкция «логики научного открытия»? Объясняет ли вообще что-нибудь в
действительной природе развития науки обнаружение социальных характеристик
научных групп? Лакатос утверждает, что последовательность парадигм в теории Куна
есть результат некоего мистического обращения в новую веру и что «Кун, признав
несостоятельность и прямого подтверждения и фальсификационизма в обеспечении
рациональных основ научного роста, теперь, по-видимому, отступает к
иррационализму»
23
. Лакатос отождествляет рациональность с логицизмом, и вот почему
он толкует работы Куна как поворот к иррационализму. Хотя, с другой стороны, Кун не
дает никаких опор для отражения этого обвинения. Ибо его работы не содержат ответа
(конкурирующего с логикой науки), почему и на основании каких предпосылок ис-
следовательская практика вообще и смена парадигм в особенности должны считаться
рациональными. Ответ на этот вопрос не может прийти от социологии, которую
рекомендует Кун, поскольку ее даже при самой благосклонной интерпретации можно в
лучшем случае назвать эмпирической социологией малых (здесь академических) групп.
И Кун оказывается беспомощным перед обвинением в поощрении «закона толпы» и
принципа «истина держится на силе». Он защищается от этого обвинения
единственным оружием, которое имеет, а именно, если перефразировать Лакатоса,
отступает на позиции логики открытия
24
.
Философия науки строилась на традиционном допущении, что науку делает
отдельный индивидуальный субъект. Кун, по-видимости, подрывает это допущение и
вместо индивидуального вводит нечто вроде группового субъекта. Но в его работе нет
места общественному субъекту, нет даже предпосылок, которые открывали бы
