 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
и привязчивой, как будет тихо сносить мою небрежность, будет счастливой и тихо
смирившейся... Ну а я-то сам, что я получу - еще одну замену тому, чего у меня нет, еще
одну нелюбимую женщину?..
И я захотел быть счастлив - наперекор всему, всем победам и потерям, всей судьбе,
наперекор паутине, наросшей на сердце, и неверью в счастье для себя когда-либо: я
захотел любить. Потому что ничего не стоило добиться ее любви - но я уже не верил в
возможность полюбить самому. Неужели я это еще могу? Да ведь могу. Вот что во мне
тогда поднялось. И это ощущение - что у меня может быть не женщина, а любимая
женщина - понесло меня, как полет в детском сне, как волна в стену, и я уже знал, что
сейчас со звоном вмажусь в эту стену, - буду любить, и буду счастлив, и буду живой, а не
разочарованный герой юнцов и дам!
И я открыл рот, чтобы сказать ей все, хотя это было еще неправдой, было только
предчувствие, сознание возможности всего. А когда все слова были сказаны, они
оказались уже правдой. Почти правдой...
И все те первые дни я раскалывал свою душу, как орех об камни, чтоб освободить то, что в
ней было замуровано и забыто. Я выражался, как щенок, и чувствовал себя щенком. Я, с
легкостью разбивавший женщинам сердца. И в изумлении спрашивал себя - неужели я и
впрямь это чувствую? И отвечал: вот да - ведь правда. Как я был счастлив, что люблю. Как
радовался ей. Как поражался, что это возможно для меня: любить и быть любимым, не
скрывать своих чувств - и получать то же в ответ. Все у нас было в унисон. Единственный
раз в моей жизни. Мы сходили с ума друг по другу - и не скрывали этого, и были
счастливы.
Я открывал в ней недостатки - и умилялся им: начерта мне победительница конкурса
красоты - а вот эта самая обычная, но МОЯ, и я с ней счастлив, и никакой другой не надо.
"Ты казался волком, - сказала она, - а оказался ручным псом, который несет в зубах свой
ошейник и виляет хвостом". И я радовался, что сумел стать ее ручным псом, безмозглый
идиот. Это такое счастье - быть ручным псом в тех руках, которые любишь и которым
веришь.
А потом - потом все пошло как обычно... Я сорвался с цепи и вываливал на нее все свои
чувства - без меры. Ей нечего было желать - я опрометью выполнял и вилял хвостом. Она
стала властна надо мной - я сам так захотел: мне ее власть была сладка, а ей переставала
быть интересна.
Для меня происшедшее было невероятным, для нее - нет. Я не мог опомниться, она
опомнилась первой. Я не хотел опомниться, а она побаивалась меня, побаивалась
оказаться от меня в зависимости. Она стала утверждать свою власть надо мной. И я рьяно
помогал ей в этом, ничего не видя и не понимая: я был пьян в дым невероятной
взаимностью нашего чувства. И оказалось, что для меня нет ничего, кроме нее, зато для нее
есть весьма много вещей на свете, кроме меня, который все равно никуда не денется. Вот
тут я и задергался. До меня еще не доходило, что все уже не так, как в первые дни.
"Ты делаешь ошибку за ошибкой", - заметила она. Бог мой, какие ошибки, я не желал
обдумывать ничего, я летел, как через речные пороги, и радовался, что способен на это... А
вот конец, хоть не трагичный, но досадный: какой-то грек нашел Кассандрову обитель, и
