 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
обоснованное и включено в систему убеждений пациента, — даже притом что сам пациент может в
действительности не считать этот ярлык оправданным. Логическое обоснование для «повторного
проживания» определенных эпизодов детства может быть дано в рамках более общей концепции
обучения, зависимого от состояния человека. Чтобы «проверить реальностью» обоснованность схем,
происходящих из детства, эти убеждения должны быть извлечены на поверхность. Повторное
переживание такого эпизода облегчает появление доминирующих структур («горячих схем») и делает
их более доступными. Таким образом, пациент может исправить их.
Использование воображения
Использование воображения при лечении тревоги было подробно описано в другой работе (Beck
et al., 1985). Те же самые методы могут быть использованы при лечении расстройств личности, чтобы
позволить пациенту снова пережить травмирующие события из прошлого и таким образом
реструктурировать опыт и, как следствие, производные от этого опыта установки.
Логическое обоснование этой процедуры требует некоторого рассмотрения: просто говоря о
травмирующем событии, можно испытать интеллектуальный инсайт относительно того, почему
пациент имеет негативный образ себя, но это не изменяет этот образ. Чтобы изменить образ себя,
необходимо вернуться в прошлое и воссоздать ситуацию. Когда взаимодействия оживлены,
активизируется неверная интерпретация (наряду с эмоциями) и может произойти когнитивное
реструктурирование.
Одинокая женщина 28 лет успешно вылечилась от панического расстройства за 12 посещений
психотерапевта. Но было очевидно, что эти симптомы существовали в контексте избегающей личности.
Пациентка решила, что она хочет продолжить лечение расстройства личности после того, как
паническое расстройство прошло.
У пациентки была типичная для избегающей личности история. Она была склонна избегать
социальных ситуаций и, следовательно, имела очень немного контактов с представителями другого
пола, хотя очень стремилась выйти замуж. Кроме того, у нее была высокая профессиональная
квалификация, но она не решалась браться за работу, требующую большей ответственности.
В течение первых нескольких сессий с психотерапевтом она получала стандартную когнитивную
психотерапию для проблем личности. Во время одного посещения, после того как она не сумела
выполнить домашнее задание, она сказала психотерапевту, что особенно расстроилась потому, что не
сделала домашнее задание. Психотерапевт спросила ее, где локализовано это чувство. Пациентка
ответила, что чувствовала его где-то в животе. Тогда психотерапевт спросила ее, существует ли образ,
связанный с тем, что ее расстроило. Она ответила так: «Я вижу, как прихожу на сессию. Вы кажетесь
огромнее, чем есть в жизни; вы критикуете и унижаете меня; вы похожи на человека, наделенного
огромной властью».
Психотерапевт спросила, бывало ли у нее такое ощущение раньше и когда. Пациентка ответила,
что испытывала это много раз в детстве во время стычек с матерью. Ее мать много пила и часто
проявляла раздражительность по отношению к ребенку, когда была пьяна. Однажды девочка рано
пришла домой из школы, и мать отругала ее за то, что та разбудила ее.
Психотерапевт попросила, чтобы она воссоздала в воображении это переживание. Пациентка
представила следующее: «Я пришла домой и позвонила. Мать подошла к двери. Она посмотрела на
меня. Она казалась очень большой. Она смотрела на меня и кричала, что я ее разбудила. Она сказала:
"Как ты смеешь прерывать мой сон!" Она сказала, что я плохая и поступила неправильно».
Пациентка извлекла из этого опыта (и других подобных случаев) следующее: «Я — плохой
ребенок» и «Я не права, потому что расстроила мать».
Психотерапевт попыталась добиться других объяснений подобного поведения. Пациентка
рассказала, что мать много пила, была раздражительной и легко срывалась; однако пациентка не могла
перестать считать себя ответственной за поведение матери.
Психотерапевт попробовала воздействовать на «взрослую часть» пациентки, чтобы справиться с
могущественной памятью. Она «смоделировала» для пациентки то, что было бы подходящим ответом
матери, если бы ребенок был зрелым и обладал навыками взрослого. Пациентка опробовала эти
возражения с психотерапевтом, играющим роль матери. Каждый раз, когда она использовала их, она все
меньше сомневалась, пока наконец не оказалась способна произносить их с определенной степенью
уверенности: «Я ни в чем не виновата, ты ведешь себя безрассудно,
придираясь ко мне без особых
причин. Я не сделала ничего плохого».
