 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
очерченными функциями, хорошим менеджером или специалистом и хорошим чиновником, и, в
основном, проводит время в развлечениях с «ребятами» из тех организаций, к которым принадлежит.
Как образец, он служит иллюстрацией того, что хоть в военное, хоть в мирное время плод
американского воспитания можно узнать по сочетанию природных технических способностей,
управленческой автономии, персонифицированного лидерства и ненавязчивой терпимости. Эти
молодые мужчины поистине служат становым хребтом Америки.
Но разве они, как мужчины, не относятся на удивление безразлично к борьбе за высшую власть в
нашей стране? Разве эти свободнорожденные сыновья не склонны быть необыкновенно наивными,
откровенно оптимистичными и болезненно сдержанными в своих деловых отношениях с теми, кто
управляет ими? Они знают, как взяться за ограниченную задачу, могут пошуметь во время кутежа, но, в
целом, почтительно сторонятся величины, независимо от того, выражается ли она в долларах или
громких словах. Они (теоретически) ненавидят автократов, но терпят «боссизм», поскольку обычно не
способны провести различие между боссом и «боссом». Мы уже неоднократно упоминали эту
категорию, и теперь самое время открыто заявить о том, что есть босс и «босс», так же как есть мамочка
и «мамочка». Мы используем оба слова без кавычек в их более разговорном и более любящем смысле,
как моя мамочка и мой хозяин (босс); тогда как кавычками обозначаем «мамочек», способствующих
«мамизму», о котором уже говорилось, и «боссов», придающих силу «боссизму», о котором мы теперь
должны сказать несколько слов.
Дело в том, что старые автократы исчезли, а новые знают как прятаться за двусмысленностью
языка, наполняющей законодательные органы и ежедневную прессу, производственные споры и
официальные приемы. «Боссы» - это создавшие сами себя автократы, и поэтому они считают себя и
друг друга венцом демократии. В меру необходимости «босс» остается в рамках закона, а при малейшей
возможности смело вторгается в пустое пространство, оставляемое эмансипированными сыновьями в
их стремлении ограничиваться справедливостью в отношениях с другими. Он выискивает области, где
закон умышленно не отмечен на карте (чтобы оставить возможность для задержек, балансов и
поправок) и пытается пользоваться и злоупотреблять этим в своих целях. Он единственный, кто, говоря
на языке автомобилистов, обгоняет и подрезает там, где другие оставляют немного пространства из
соображений вежливости и безопасности.
Вовсе не дело вкуса или простой принцип заставляют меня присоединиться к тем, кто говорит об
угрозе «боссизма». Я подхожу к этому вопросу с точки зрения психологического хозяйства. Как я
убедился, «боссы» и «машины» угрожают американской идентичности, а тем самым и психическому
здоровью населения этой страны. Ибо они являют собой для эмансипированных поколений,
характеризующихся поисковой, экспериментальной идентичностью, идеал автократии
безответственности. В них видят явно успешную модель «того, кто отмеряет себе исключительно по
"деяниям", по умению выйти сухим из воды и способности производить впечатление на других».
Чистое «функционирование» они превращают в ценность, стоящую над всеми остальными ценностями.
Обладая возможностями автократической власти в законодательных органах, промышленности, прессе
и мире развлечений, они осознанно и неосознанно используют высший аппарат (superior machinery),
чтобы обвести вокруг пальца сыновей демократии. Они процветают на сложности "машины",
устройство которой умышленно сохраняется усложненным и запутанным, чтобы она могла оставаться
зависимой от упорных профессионалов и экспертов по «кратчайшему пути к успеху». То, что эти люди
сами работают как машины, - это предмет заботы их врача, психиатра или владельца похоронного
бюро. Но то, что они смотрят на мир как на машину и управляют людьми как машинами, представляет
опасность для человека.
Взять хотя бы нашего юношу. В раннем детстве ему пришлось столкнуться с воспитанием,
нацеленным на то, что бы сделать его машиноподобным и точным как часы. Несмотря на подобную
стандартизацию, он нашел возможности
-
в более позднем детстве - развить автономию,
инициативность и трудолюбие, надеясь, что порядочность в человеческих отношениях,
квалифицированность в специальных вопросах и знание фактов обеспечат ему свободу выбора в его
поисках, а идентичность свободного выбора будет уравновешиваться его самопринуждением. Однако
как юноша и как человек, он оказывается лицом к лицу перед превосходящими по силам «машинами»,
сложными, непонятными и бесстрастно диктаторскими в своих возможностях стандартизации его
стремлений и вкусов. Эти «машины» работают на полную мощность, чтобы превратить его в
потребительского идиота, беспечного эгоиста и раба эффективности - просто предлагая ему то, чего он
сам, казалось бы, требует. Нередко он остается недоступным и сохраняет свою неприкосновенность, что
в значительной степени будет зависеть от жены, которую он, как говорится, выбирает. В противном
