 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
печке в центре избы, они всегда могут служить надежной опорой - опорой того сорта, которая придает
людям стойкость и позволяет ждать, ждать так долго, что надежда превращается в безразличие, а
выносливость - в рабство.
Ал¸ша должен не только суметь оставить своих матерей, но оставить их без осадка греховности,
заставляющей блудного сына покаянно держаться за символы матери: как если бы с трудом вырываясь
на свободу, он уничтожил свою мать. Ибо во многом болезненная и неумеренная капитуляция
заблудшей души имела свой источник в необходимости преодоления непреодолимого чувства
оскверненности и заброшенности материнского источника и возвращения через слияние душ самого
первого чувства дома, чувства рая.
Однако реальная мать, по-видимому, не испытывает насущной потребности в таком доме. В
крестьянской России существуют градации и уровни материнства, которые предотвращают
исключительную фиксацию на матери и дают ребенку богатый инвентарь образов дающей и
фрустрирующей матери. Бабушка есть и остается представителем образа матери периода младенчества,
неискаженного эдиповой ревностью растущего мальчика.
В нашей картине «настоящая» мать Ал¸ши оказывается ускользающей и почти безвольной. Она
постепенно теряет значение, сначала как источник силы, а затем и как объект привязанности. В самом
начале фильма есть эпизод, где эта мать, защищая сына, заносчиво набрасывается на одного из своих
озлобленных братьев, швыряя в него чем-то из обстановки. В это мгновение Ал¸ша поддается
искушению и громко говорит: «Моя мать - самая сильная». Вскоре бедному мальчику пришлось взять
свои слова назад: когда дед порет его, охваченная страхом мать способна лишь просить: «Папаша, не
надо! Отдайте...» - «И сейчас твоя мать самая сильная?» - эхом отзывается недоброжелательная
маленькая кузина. Слабость женщин не есть физическая слабость. Их слабость в том, что они
«уступают».
В то время как для Ал¸шиной бабушки не существует никаких законов, кроме собственного
мнения, и беспринципна она лишь потому, что предвосхищает принципы сформированной морали, его
мать выбирает притворную безопасность мелкого чиновничества. Она продает себя, выходя замуж за
одетого в мундир лакея, и объясняет сыну, что таким способом она сможет купить свободу и для него.
В этот раз, в этот единственный раз, Ал¸ша реагирует резко, не сдерживаясь. Он оскорбляет
поклонника матери, а затем бросается на кровать и плачет, как плачут все дети. Когда мать уезжает, она
еще раз напоминает ему о своем физическом присутствии, укутывая его своей шалью. Но нет и намека
на то, что он намерен последовать за ней, воспользоваться ее личным и социальным предательством.
«Видно - судьба тебе со мной жить», - говорит старик Каширин. Мальчик угрюмо молчит.
Поразительно: традиционное разделение и размывание материнства в крестьянской России,
вероятно, делало мир более надежным, заслуживающим доверие домом, поскольку материнское
отношение не зависело от одной хрупкой связи, а было делом гомогенной атмосферы. И тем не менее,
горькая тоска по прошлому (bitter nostalgia) прямо связывалась с уходом матери к «новому мужу» или с
тем, что она позволяла себе как-то иначе деградировать и разрушаться - так, по крайней мере, это
выглядит в художественной литературе. Относительно «нового отца» Ал¸ши, напомним, что отец
Гитлера тоже был чиновником, членом холопского, хотя и амбициозного «среднего»
[В оригинале:
«middling» class, что означает «средний» и «второсортный». Эриксон использует кавычки в качестве
намека на второе значение слова middling. - Прим. пер.] сословия.
В фильме Ал¸ша решительно проглатывает свою тоску по прошлому. Что такая «проглоченная
тоска» («swallowed nostalgia») сделала с Горьким, мы увидим позднее, при обсуждении его приступов
гнева и презрения, а также его странного покушения на самоубийство в ранней зрелости. Манера
письма Горького долго страдала от этой тоски по прошлому. Чехов писал ему: «... у Вас, по моему
мнению, нет сдержанности... Особенно эта несдержанность чувствуется в описаниях природы... в
изображениях женщин и любовных сцен... [Вы] часто говорите о волнах». [Чехов А. П. Полн. собр. соч.
и писем в 30 т. - Письма в 12 т. - Т. 7. - М: Наука, 1979. - С. 352.] Горький усердно работал над
преодолением этого недостатка.
3. Дряхлый деспот и окаянное племя
Дедушка был небольшого роста, «с рыжей бородкой, зелеными глазками и руками, которые,
казалось, были выпачканы кровью, настолько краска въелась в кожу. Его брань и молитвы, шутки и
поучения каким-то странным образом сливались в раздражающий, ядовитый вой, как ржа разъедавший
душу». [Maxim Gorky, Reminiscences of Tolstoy, Chekhov and Andreyev, The Viking Press, Inc. New York,
