 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru
окружающим кратеры Аляски, — туда много лет назад послал я за новой красотой, той
красотой, что служит исключительно интересам страсти», «Судорожная красота будет
эротической, затаенной, взрывчато-неподвижной, волшебно-обстоятельственной — или ее
не будет».
Все приобретает свое значение благодаря женщине. «Именно в любви и только в любви
осуществляется на самом высоком уровне взаимопроникновение сущности и
существования». Оно осуществляется для любовников и одновременно распространяется
на весь мир. «Постоянное перевоссоздание и перекрашивание мира в одном существе, как
это происходит в любви, тысячью лучей освещает впереди себя земной мир». Для всех —
или почти для всех — поэтов женщина олицетворяет природу; но, по Бретону, она не
только ее выражает, но и высвобождает ее. Природа ведь не говорит ясным языком, и
нужно проникнуть в ее тайны, чтобы уловить ее истинную суть, иначе говоря, красоту:
поэзия — это не просто ее отражение, но, скорее, ключ; а женщина в данном случае ничем
не отличается от поэзии. Поэтому она — необходимый посредник, без которого вся земля
безмолвствует. «Природа, она ведь может воспламеняться и гаснуть, оказывать мне
Добрые или дурные услуги лишь в той мере, в какой подымаются и опускаются для меня
языки пламени в том очаге, что есть любовь, единственная любовь, любовь одного
существа. Я познал в отсутствие этой любви по-настоящему пустые небеса. И не хватало
одного лишь большого огненного ириса, исходящего от меня, чтобы придать цену всему
сущему... Я до головокружения смотрю на твои раскрытые ладони, простертые над только
что зажженным нами и свирепствующим теперь огнем из сухих веточек, на
277
твои чарующие, прозрачные руки, парящие над огнем моей жизни». Каждая любимая
женщина для Бретона чудо природы: «Маленький, незабвенный папоротник, ползущий по
внутренней стенке старого-старого колодца». «...Что-то ослепительное и такое важное,
что могло лишь вызвать воспоминание о великой естественной физической потребности и
при этом нежнейшим образом навести на мысль о некоторых высоких цветах, только
начинающих распускаться». Но и наоборот; любое чудо природы напоминает о
возлюбленной: именно ее он прославляет, приходя в умиление от грота, цветка, горы.
Всякое различие между женщиной, греющей руки на площадке Тела, и самим Тедом
стирается. Мольба поэта обращена сразу к обоим: «О восхитительный Тед! Возьми мою
жизнь! Уста небес и одновременно уста преисподней, я люблю эту вашу загадочность, эту
вашу способность вознести к облакам природную красоту и все поглотить».
Красота — это нечто большее, чем красота; она смешивается с «беспросветной ночью
познания»; она — истина и вечность, абсолют; не временной и случайный аспект мира
высвобождает женщина, но его необходимую сущность, сущность не застывшую, как ее
представлял себе Платон, но «взрывчато-неподвижную». «Я не знаю в себе большего
сокровища, чем ключ, отворивший мне бескрайний луг в ту самую минуту, как я узнал
тебя, этот луг — сплошное повторение одного и того же растения, становящегося все
выше и выше, и все большая и большая амплитуда его колебаний доведет меня до
смерти... Ибо женщина и мужчина, которые до окончания века должны быть тобой и
мной, будут в свою очередь скользить, ни разу не обернувшись назад, пока не потеряют
тропинку, в луче света, ведущем к окраинам жизни и забвению жизни... Величайшая
надежда, я бы сказал, та, что вбирает в себя все прочие надежды, состоит в том, чтобы так
было для всех, чтобы для всех это длилось, чтобы одно существо полностью приносило
