 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
в пруд (оба смеются), и внезапно ваши представления о Томе переменились.
К. Я думаю, что гнев, который меня охватил, не был направлен на одного только Тома.
Т. А был связан с утратой картины.
К. Да, с утратой картины. Это был сильный гнев, который распространялся во всех
направлениях, сметая все на своем пути... это даже не был гнев...
Т. Оттого, что вас столкнули в пруд, вы страдали из-за разрушения созданного вами прекрасного
портрета Тома.
К. Видимо, да.
(Оба, Кэл и Келли, сознают важность этого инцидента из далекого прошлого: Том не только
проявил коварство и столкнул Кэла в пруд, он разрушил «розовые» представления Кэла о возможном
поведении друга. Особо стоит отметить испытанный клиентом сильный гнев,
поскольку гнев, в
соответствии с теорией конструктов, может быть представлен как «осознание обесценивания
конструктов, ведущее к враждебности» (McCoy, 1977, р. 121). Действительно, Кэл демонстрирует
отменную проницательность, признавая, что его ярость является реакцией на «утрату картины», а не
просто ответом на реальное поведение Тома. Чтобы более полно судить об этом сценарии, необходимо
учитывать предложенное Келли уникальное определение враждебности: «Продолжающиеся усилия по
получению доказательных фактов в пользу социального прогноза, нереалистичность которого доказана»
(Kelly, 1955, р. 510). Определяя враждебность в терминах феноменологии враждебно настроенного
человека, а не его влияния на окружающих, Келли привлекает внимание к психологической функции
этого чувства: оно заставляет социальные «факты» укладываться в неудачную гипотезу, поддерживает
шаткое представление, которое в противном случае неизбежно рухнуло бы под натиском фактического
материала. Исследование сценария в этом свете показывает, что враждебность проявил не столько Том,
сколько сам Кэл. Вместо того чтобы пересмотреть свои «приукрашенные» представления о
межличностных отношениях с учетом реальных фактов, он продолжает сохранять значительную
дистанцию между собой и другими людьми, чтобы точность его прогнозов не подвергалась сомнению.
Отголоски этого детского инцидента проявились в терапевтическом диалоге.)
Т. Этот всепоглощающий гнев был направлен не столько на Тома, сколько на всю ситуацию в
целом...
К. Да. Я бы сказал, что гнев затронул его лишь потому, что он спровоцировал падения
карточного домика.
Т. Так.
К. Но теперь я пытаюсь вспомнить еще что-нибудь в связи с этим случаем. Помню, мать
пыталась вывести меня из этого состояния. А я отреагировал на нее все с тем же чувством гнева.
(Келли подозревает появление в этот момент ранних довербальных конструктов Кэла, связанных
с чрезмерной вежливостью или снисходительностью, поэтому замечает:)
Т. Итак, вы не желали успокаиваться. Никакого комфорта, утешения, манипуляции...
К. По-видимому, нет.
Т. Была ли ваша мать тогда «чрезмерно вежливой»? Льстивой?
К. Льстивой? Вряд ли кому-нибудь может понравиться такое определение.
Т. Ладно. Давайте остановимся на термине «льстивый»; вероятно, на данный момент это
наиболее точное определение. Впоследствии нам, возможно, удастся найти нечто более подходящее.
К. Хм.
Т. Другими словами, вы попали в беду, ваш карточный домик рухнул...
К. Ага.
Т. ...а она стала вас утешать. Возникла двойная проблема, не так ли? Не только отношение к
Тому...
К. Я пытаюсь сформулировать это точнее. Возможно, мать подошла к решению проблемы по-
взрослому, с точки зрения взрослого человека. Я имею в виду, она наблюдала за тем, как
разворачиваются события, и я не знаю....
Т. Поверхностно и отчужденно...
К. Однако в тот момент мне все это представлялось иначе.
Т. Это уже не ваша проблема...
