 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Однако прежде, чем приступить (в особой главе) к изучению эволюции,
совершаемой искусством при переходе от одного народа к другому, я скажу
несколько слов об изменениях, испытываемых остальными элементами
цивилизации, с тем, чтобы показать, что законы, приложимые к одному из этих
элементов, приложимы также ко всем остальным, и что если искусство народов
находится в связи с известным душевным складом, то и язык, учреждения,
верования и т.д. находятся в такой же взаимной зависимости и, следовательно,
не могут круто меняться и переходить от одного народа к другому.
Эта теория может казаться парадоксальной, поскольку она касается
религиозных верований, и однако в истории именно этих верований можно найти
лучшие примеры, чтобы доказать, что народу так же невозможно круто изменить
элементы своей цивилизации, как индивиду изменить свой рост или цвет своих
глаз.
Без сомнения, всякому известно, что все великие религии, браманизм,
буддизм, христианство, ислам, вызвали массовые обращения среди целых рас,
которые формально сразу их приняли; но когда углубляешься немного в изучение
этих обращений, то сразу можно заметить, что если и переменили что-нибудь
народы, то только название своей старой религии, а не самую религию; что в
действительности принятые верования подверглись изменениям, необходимым для
того, чтобы примкнуть к старым верованиям, которым они пришли на смену и по
отношению к которым были только простым продолжением. Изменения,
испытываемые верованиями при переходе от одного народа к другому, часто
бывают даже столь значительны, что вновь принятая религия не имеет- никакого
видимого родства с той, название которой она сохраняет. Лучший пример
представляет нам буддизм, который после того, как был перенесен в Китай, до
того стал там неузнаваем, что ученые сначала приняли его за самостоятельную
религию и потребовалось очень много времени, чтобы узнать, что эта религия
-- просто буддизм, видоизмененный принявшей его расой. Китайский буддизм
вовсе не буддизм Индии, сильно отличающийся от буддизма Непала, а последний,
в свою очередь, удаляется от буддизма Цейлона. В Индии буддизм был только
схизмой предшествовавшего ему браманизма (от которого он в сущности очень
мало отличается), точно так же, как в Китае -- схизмой прежних верований, к
которым он тесно примыкает.
То, что строго доказано для буддизма, не менее верно для браманизма.
Так как расы Индии чрезвычайно различны, то легко было допустить, что под
одинаковыми названиями у них должны были быть чрезвычайно различные
религиозные верования. Несомненно, все браманистские племена считают Вишну и
Шиву своими главными божествами, а Веды -- своими священными книгами; но эти
главные божества оставили в религии только свои имена, священные же книги --
только свой текст. Рядом с ними образовались бесчисленные культы, в которых
можно находить в зависимости от расы самые разнообразные верования:
монотеизм, политеизм, фетишизм, пантеизм, культ предков, демонов, животных,
и т.д. Если судить о культах Индии только по тому, что говорят Веды, то
невозможно было бы составить ни малейшего представления о божествах и
верованиях, господствующих на громадном полуострове. Заглавие священных книг
почитается у всех браминов, но от религии, которой эти книги учат, вообще
ничего не остается.
Даже сам ислам, не смотря на простоту его монотеизма, не избег этого
закона: существует громадное расстояние между исламом Персии, Аравии и
Индии. Индия, в сущности политеистическая, нашла средства сделать
политеистической наиболее монотеистическую из религий. Для 50 миллионов
мусульман-индусов Магомет и святые ислама являются только новыми божествами,
прибавленными к тысячам других.
Ислам даже не успел установить того равенства всех людей, которое в
других местах было одной из причин его успеха: мусульмане Индии применяют,
