 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Предположим, что мы наблюдаем за игрой в шахматы, не зная ничего о
совершаемых партнерами действиях. Мы не знаем ни правил передвижения
фигур на доске, ни целей участников, ни даже того, что идет игра. Путем
тщательного эмпирического наблюдения можно установить в ней некоторые
регулярности и ковариации, например, выражения радости у одного
партнера сопряжены с выражением печали у другого; фигурки,
напоминающие лошадь, перемещаются не по прямой, как все остальные, а
делают «скачок» вбок; со временем фигурок на доске становится все меньше
и меньше. Все эти наблюдения могут быть вполне достоверными, но какова
их значимость? Имеет ли значение то обстоятельство, что фигурки и доска
сделаны из дерева? Имеет ли значение время суток, в которое происходит
игра? Надо ли учитывать возраст партнеров? Ответ на эти вопросы был бы
вполне возможен при условии знания замысла самой игры. Тогда
наблюдатель мог бы уверенно утверждать, что материал, из которого
сделаны фигурки, совершенно не влияет на исход игры; равным образом
несущественными являются цвет фигурок, возраст и пол партнеров, время
суток.
Смысл игры заключается в системе ходов, которые могут
предпринимать «акторы» на поле из 64 клеток. Чтобы постичь этот смысл,
нужно научиться игре в шахматы у знающего человека, т.е. получить
непосредственное знание о ней.
Предположим, как это сделал Ирвинг Хоффман, нарисовавший
впечатляющую картину «драматургической социологии», что мир
взаимодействия людей — поле игры, замысел которой надо установить
посредством социологического исследования. Идея-схема «социальной
игры» несколько сложнее шахмат, но основная трудность ее постижения —
не в сложности, а в том, что в отличие от учебника дебютов и эндшпилей
«книга жизни» недоступна простым смертным. Чтобы знать замысел
происходящего, нужно обладать сверхъестественным откровением. Однако
никто из пророков не брался за проведение социологического исследования.
Социолг же обречен на то, чтобы восстанавливать смысл «игры» из хаоса
наблюдений.
Вопрос о значимости переменной формулируется просто: почему
исследователь предпочитает выбирать для признаков одни измерения и
игнорировать другие? Но ответить на этот вопрос не просто. Попробуем
отождествить социологическую теорию с «естественной картиной мира» и
открыть пространство признаков, значимых для «людей с улицы», по сути,
ничем не отличающихся от социолога. Для этого выйдем в поле и начнем
«открытое» обследование, задавая респондентам ключевой вопрос: «Кто
вы?». В Нью-Йорке, Лондоне, Москве и других так называемых
цивилизованных местах будут называть профессию и, действительно,
профессия определяет здесь место человека в жизни и его картину мира. В
архаичных обществах
103
