 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
не должен сначала воспринять предмет, прежде чем тот (а значит, уже не сам предмет, а
его психический образ) сможет оказать на него мотивирующее воздействие? Но и
психического отражения предмета отнюдь недостаточно для того, чтобы вызвать
деятельность субъекта. Для этого должна быть еще актуализирована потребность, которой
отвечает этот предмет, иначе живые существа, столкнувшись с предметом потребности,
каждый раз приступали бы к ее удовлетворению вне зависимости от того, есть ли в
данный момент в этом нужда или нет, – а это противоречит фактам (44, с.110). Далее,
само объективное обострение потребности должно в какой-то форме отразиться в
психике, ибо в противном случае субъект не сможет отдать предпочтение ни одной из
возможных деятельностей (33; 44). И наконец, последним событием в этом ряду
отражений должно быть связывание двух психических образов – образа потребности и
образа соответствующего ей предмета. Только после всего этого произойдет побуждение,
и побудителем выступит, следовательно, не сам предмет, а его значение для субъекта. Так
рассуждают оппоненты А. Н. Леонтьева.
Вывод из приведенной аргументации может быть резюмирован в следующем антитезисе:
предмет потребности не способен сам по себе побудить и направить деятельность
субъекта, т.е. не является мотивом деятельности (8). Хотя против этого антитезиса можно
выдвинуть контраргумент, состоящий в указании на факты так называемого "полевого
поведения", в котором, казалось бы, сами вещи заставляют человека действовать, этот
контраргумент ничего не решает. Во-первых, чисто логически: ведь формула А. Н.
Леонтьева претендует на общезначимость, а "полевое поведение" лишь один класс
процессов деятельности. Во-вторых, потому что и само "полевое поведение" можно
трактовать по-разному, и одно из возможных объяснений механизма его побуждения
состоит в том, что оно начинает осуществляться не под действием самого по себе
предмета, а в результате его восприятия субъектом (а как же иначе?), которое, нужно
думать, пробуждает соответствующую потребность, которая, в свою очередь, выражается
в психике, например в форме непосредственного желания овладеть этим предметом.
Только вследствие всей этой цепи событий происходит побуждение деятельности.
Иллюзия же инициирующей самодостаточности предмета создается сокрытостью его
значения (55).
Но если побуждение даже в случае "полевого поведения", по видимости более всего
подходящего под леонтьевскую формулу, при ближайшем рассмотрении оказывается
опосредованным различными отображениями предмета и потребности, то что же тогда
говорить, например, о поведении, вытекающем из волевого решения или сознательного
расчета, отсутствие прямого побуждения которых предметом потребности очевидно.
Итак, если рассматривать формулу, утверждающую, что мотивом деятельности является
предмет, отвечающий потребности субъекта, как попытку обобщения всего многообразия
эмпирических случаев побуждения деятельности, то оказывается, что она не выдерживает
критики.
Но в том-то и дело, что формула эта совсем иного рода. У нее совершенно другие
претензии, другой логический статус и другие онтологические основания, чем те, которые
неявно приписывает ей изложенная критика. А именно: она не претендует на охват всего
эмпирического многообразия возможных фактов побуждения индивидуальной
деятельности; по своей логической природе она является абстракцией, причем
абстракцией довольно высокого порядка, т.е. таким утверждением, от которого предстоит
еще длительный путь теоретического "восхождения" к конкретному. Последнее не
означает, что само это утверждение до "восхождения" не содержит в себе некоторой
