 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
его для бытия современного человека, в попытке реконструкции подобного (а значит,
другого) смысла его в иных интервалах социального процесса.
Говоря об историзме культуры, мы не должны, видимо, удовлетворяться рассуждениями о
том, что культура от эпохи к эпохе меняется, что ее становится больше или она становится
другой. Задача заключается как раз в раскрытии органической инаковости культур, в
уяснении особого способа их бытия, специфического порядка их жизненного устройства. В
нем появляются и укореняются новые элементы, образуются новые способы реализации
культуры. Намечается расслоение, меняются связующие и селективные формы, происходит
транспозиция накопленной и живой, внешней и внутренней культуры, ее предметных и
личностных воплощений.
Понимание историчности культуры, стало быть, дает возможность увидеть жизненность
различных культурных форм, понять возможность сосуществования разных трактовок и
определений культуры. Казалось бы противоположные, определения культуры могут иметь
общую историческую почву и в перспективе сходиться. И наоборот: близкие по форме
определения применительно к различным культурным реальностям могут фиксировать
различные связи социальных форм и человеческих смыслов. Поэтому, обращаясь к истории в
поиске логики культуры, надо, видимо, с известной осторожностью использовать
современную культурологическую терминологию, чтобы по возможности не
модернизировать дошедшие до нас факты и комментарии к ним.
§ 1. Закрепление культурных форм
В архаических обществах то, что мы называем культурой, начинает определяться через
противопоставление мира человека, т.е. мира своего рода и племени, другому миру или
другим мирам. Причем другой, не человеческий мир, включает в себя и природное
окружение, и сверхъестественные силы, и другие племена. Иная социальность с ее
особенностями в человеческий мир не включается и человеческими отношениями не
охватывается. Чужак является потенциальным врагом, ибо таит угрозу самой жизненной
связи как носитель разрушительных сил. Поэтому он может быть уподоблен зверю или
злому демону, может стать объектом охоты и истребления. Изгнанный из племени человек,
переставши быть своим, перестает быть для бывших соплеменников и живым, и человеком.
Во многих древних языках слова со значением «соплеменник», «сородич», «человек»
оказываются словами одного корня или одним и тем же словом, причем слово «свободный»
восходит именно к этой корневой основе. Быть свободным значит вовсе не то, что мы
привыкли связывать с понятием свободы. Быть свободным значит принадлежать роду,
племени, миру человека, быть им признанным, т.е. быть «своим» [1].
1 См., например: Якобсон А. Некоторые проблемы исследования государства и права
Древнего Востока // Народы Азии и Африки. 1984. ¹ 2.
Человек архаической эпохи не выбирает: быть ему свободным или не быть (быть ему в
культуре или не быть), как не выбирает он: стать ему человеком или нет. Поскольку он
человек, он тем самым принадлежит культуре, подчиняется ее формам, выполняет свое
функциональное предназначение. Формы культуры имеют для него и для общности
безусловное, «органическое» значение, так как определяют сплоченность и сохранность
социальности. Культура здесь — очаг, вокруг которого смыкаются человеческие
взаимосвязи; огонь в очаге должен быть сохранен и поддержан любой ценой. Свет его делает
зримыми и памятными лица своих, очерчивает круг, а за этой чертой — тьма, чуждая
человеку, угрожающая ему и его роду.
В архаических обществах культура «крепилась» совокупностью запретов. С помощью табу
первобытное общество как бы проводило границу между своим и чужим, между силами, с
коими человеку можно контактировать, и теми, что представляют для него опасность. Если
индивид нарушал табу, то, по поверью древних, он навлекал беду не только на себя, но и на
