 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
примеру, одна из самых значимых христианских ценностей гласит: «Не убий!». Но эта
ценность не является абсолютной, ибо при определенных условиях необходимость жизни
диктует: «Убей!» И это «Убей» может выступать не на стороне зла, а на стороне добра.
Например: Убей, чтоб спасти свою семью! Поэтому, христианское разделение на бога и
дьявола, пытающееся зло отожествить с дьяволом, а добро перенести на сторону бога есть
условность, поскольку содержание ценностей может выступать как на стороне зла, так и на
стороне добра. Как мы показали, «дьявольская» ценность: «Убей во имя спасения» может
выступать на стороне добра. Поэтому становится понятным, почему христианские понятия
«бога» и «дьявола» не могут претендовать на абсолютное бытие и остаются без реального
безусловного содержания, как бы там ни старались апофатики и катафатики (да, ничего иного
не остается, как объявить бытие бога трансцендентным и недоступным; ах, как сладка эта
мысль!)
Отметим также, что сами понятия «добро» и «зло», как рожденные человеком, и без
бытия человека не имеющие отклика в Природе, не являются абсолютом в том смысле, в
котором мы мыслим абсолют; ибо эти ценности как рожденные подвержены забвению.
Противоположности «добро» и «зло» есть инструмент бытия человеческого общества,
где отрицание зла (стрела добра)
в качестве принципа положен в основу сосуществования
людей в одной общине (все принципы начинаются с частицы «не»: не укради, не
прелюбодействуй и т. д.) – важный момент.
Из вышесказанного можно сделать еще один вывод: «добро» приобретает свою
значимость только через «зло», на его фоне и как отрицание последнего (все та же
относительность противоположностей, в основе которой лежит принцип отрицания). Свою
самостоятельную ценность «добро» получает через отрицание «зла»; как героями
становятся только через преодоление, через борьбу, через противостояние.
Здесь явственно прослеживается глубина действенности принципа отрицания:
нравственность приобретает значение только через отрицание «зла»; чем «зло», вызывающее
отвращение, более явственно, тем понятие «нравственности» более ярко. Отвращение в
отношении к дурному поступку заставляет людей «понимать» ценность «нравственных»
поступков. Сначала случается смерть, потом приходит осознание, что это зло.
Мы не в коем случае не отрицаем объективность общечеловеческих ценностей, к
примеру, «мужество»; но, тем не менее, в определенных ситуациях проявление безрассудного
мужества может привести к нелепой смерти. Но в тот момент это не значит, что «мужество»
теряет свою объективную ценность, когда оно рассматривается безотносительно к
определенной ситуации; таким образом, общечеловеческие ценности предполагают
абстрагирование от конкретных ситуации и представляют ценности как имеющие
самостоятельное значение (в это есть их объективация). Отсюда проистекает источник
споров и разногласий по поводу абсолютности и относительности ценностей. Дело в том, как
определять, как рассматривать ценности: безотносительно к конкретным ситуациям, тогда
ценности приобретают объективное значение, или в каждом конкретном воплощении,
наконец — в поступках. Таким образом, мы приходим к выводу, что «истинно» объективного
бытия ценностей, безотносительно к нашему пониманию их, не существует; ценности
выступают как представления.
8.0.0
Мы предпочитаем добро злу только в силу идеи улучшения, становления; ибо зло для
нас ассоциируется с разрушением; иначе какое вообще у добра преимущество перед злом?
Никакого. Если бы мы стремились к регрессу, то зло для нас было бы куда предпочтительнее.
И мы предпочитаем зло, если хотим что-либо разрушить, но опять же мы хотим разрушить
что-либо, чтобы построить новое или самим возрасти в этом акте разрушения. Но мы
