 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
номии, расчета, чем понятия заклада и вызова, чем безнравственность фантастической
неравноценности ставки и возможного выигрыша (или проигрыша, столь же
безнравственного)? Есть ли лучшая пародия на понятия договора и обмена, чем этот
магический сговор, эта затея по агонистическому обольщению случая и партнеров, эта форма
дуального обязательства в отношении к правилу? Возможно ли лучшее опровержение всех
наших моральных и социальных ценностей — воли, ответственности, равенства и
справедливости, — чем эта экзальтация счастливого и злополучного, чем это ликование от
игры на равных с судьбой, не знающей и не требующей никаких оправданий? Существует ли
лучшая пародия на все наши идеологии свободы, чем эта страсть правила?
И возможна ли лучшая пародия на саму социальность, чем та неотвратимая логика
предначертанности и симуляции социального в игре, о которой повествует рассказчик
новеллы Борхеса "Лотерея в Вавилоне"?
"Я уроженец умопомрачительной страны, где лотерея стала существенным элементом
реальности", — так начинается рассказ об обществе, в котором лотерея поглотила все прочие
институции. Первоначально то была не более чем плебейская по характеру игра, в которую
можно было лишь выиграть. Скоро она наскучила, так как "не была обращена ко всей гамме
душевных способ-
261
