 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
времена. И это действительно так.
Они являются депрессивными не потому, что они трудные, но потому, что наша вера постепенно
разрушалась. Люди переживали и более трудные времена, не впадая при этом в депрессию. Пилигримы,
высадившиеся на мрачных и холодных берегах Новой Англии более трех столетий тому назад,
сталкивались с лишениями гораздо более тяжелыми, чем мы, но они не впадали в депрессию. Если вы
скажете: «Их поддерживала вера», то это, на мой взгляд, и было основной причиной.
Пионеры, которые пересекали страну в крытых фургонах, тоже не впадали в депрессию. У
евреев, которые боролись и выжили в кварталах Восточной Европы, была вера, поддерживавшая их во
время погромов и преследований. Греки под турецким правлением были угнетены, но вовсе не
депрессией. Они тоже не потеряли свою веру в будущее.
Когда происходит потеря веры, кажется, что люди также утрачивают желание и импульс тянуться
навстречу миру и бороться. Они чувствуют, что им не к чему тянуться и не за что бороться. Как и у моих
депрессивных пациентов, их окончательное отношение будет выражено словами: «Какой в этом
смысл?» Такие потери уже переживались многими первобытными народами, чья культура была
разрушена цивилизацией белого человека. По мере того как ослабевала их вера в свою жизнь, они,
казалось, отказывались от всякой дальнейшей деятельности, замыкались в себе и довольно часто
становились алкоголиками. Чувства оживления и возбуждения ушли из их жизни, пламя жизни в их
телах потухло. Чтобы выжить, они должны были найти новую веру, что многие из них и сделали.
Поэтому в каком-то смысле им повезло, что завоеватели привезли с собой своих миссионеров. Ибо те,
кого они покоряли, утратив веру, были обречены на верную гибель.
Я считаю, что не так важно, каким богам поклоняются люди и какую веру они исповедуют, если
их вера глубока и крепка. Стойкость веры заключается не в ее содержании, а в сущности самой веры.
Это становится ясным, если мы изучим несколько простых примеров.
Широко распространенная игра, в которую играют отцы со своими маленькими детьми,
затрагивает вопрос веры или доверия. Отец ставит своего ребенка на какое-то высокое место и просит
его прыгнуть к нему на вытянутые руки. Он прыгает, и когда отец его поймал, визжит от удовольствия и
просит повторить сначала. Если в нее играть достаточно долго, она уже не будет представлять такого
большого удовольствия для ребенка, который в конце поймет, что отец всегда будет рядом и поймает
его. В самом начале, однако, нет никакой твердой уверенности в этом, и ребенок прыгает, лишь
полагаясь на свою веру. В этом процессе присутствует очевидный момент паники, когда он оставляет
свое безопасное положение и ощущает себя в падении. Страх падения является одной из самых сильных
эмоций. Но паника быстро проходит, потому что вскоре ребенок оказывается в безопасности, в руках
своего родителя. Освобождение от паники переживается как чувство радости. Оно также служит
подтверждением тому, что доверие оправданно, и это в свою очередь усиливает чувство веры.
Представьте себе, какими катастрофическими будут последствия для ребенка, если отец специально
позволит ему упасть и пораниться!
В похожую игру играют на групповой терапии, где она имеет совершенно четкую цель —
научить одного человека доверять другим. Каждого участника просят, по очереди, закрыть глаза и упасть
назад с уверенностью, что человек, стоящий позади, поймает его во время падения. Конечно же, именно
так и происходит, и многие вновь обретают уверенность от этого переживания. Однако я сомневаюсь,
что это упражнение представляет какую-то реальную ценность для укрепления или обретения веры.
Участники знают, что их поймают, поскольку по правилам игры никто не должен упасть. В этом
упражнении знание упреждает само событие и, таким образом, лишает упражнение большей части его
ценности как испытания на веру. Человек учится доверять не искренности другого человека, а правилам
игры. Соблюдение правил — довольно надежный способ избежать травмы, но этот способ, однако, не
ведет к удовольствию или к вере в жизнь.
Для описания отношений в этих играх между одним человеком и другим психиатрам было бы
легче использовать слово «доверие» вместо «вера». Хотя эти два слова часто используются как
взаимозаменяемые синонимы, слово «вера» имеет еще и религиозный подтекст, который несовместим с
концепцией доверия. Для обычного психиатра религиозное значение слова «вера», кажется, вводит
некий мистический фактор, который не поддается ни изучению, ни контролю с помощью объективных
средств, ни объяснению при помощи рациональных, научных принципов. Нежелание психиатров
