 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ощущает гордость и подъем на каждой очередной стадии этого процесса, но при
этом мы не знаем, почему так происходит. Еще позже сам духовный мир человека
оказывается подчиненным совершенно загадочной власти веры. Провозглашается
знаменитое "верую, ибо абсурдно", и тот, кто уверовал, воспринимает свой шаг
как величайшее достижение.
Не исключено, что общим для всех этих психологических этапов является
нечто иное. Возможно, человек попросту решает, что высшим является то, чего
труднее всего достигнуть. Тогда чувство гордости оказывается всего лишь
нарциссизмом, 'который усилен сознанием, что он преодолел трудности.
Все эти рассуждения не очень-то плодотворны. Может показаться, что они
не имеют никакой связи с нашим вопросом о происхождении еврейского
национального характера. Разумеется, то, что мы уже прояснили, тоже не
бесполезно. Но оказывается, что ход наших рассуждений все-таки имеет
кое-какую связь с интересующей нас проблемой.
Дело в том, что религия Моисея, которая началась с запрета на
изображение ее Бога, в ходе столетий действительно все более и более
становилась религией подавления инстинктов. Не то, чтобы она требовала
полового воздержания; тут она удовлетворялась лишь определенным ограничением
сексуальной свободы. Зато сам ее Бог оказался полностью очищен от
сексуальности. Он был возвышен до уровня этического идеала. А этика как раз
и означает запрет на удовлетворение инстинктов. Пророки не уставали
напоминать, что их Бог требует от людей справедливой и достойной жизни,
иными словами - воздержания от поблажки тем склонностям, которые, по
сегодняшним моральным стандартам, мы осудили бы как порочные. Самая
ревностная вера в Господа объявлялась менее важной, чем выполнение этих
этических требований. Таким образом, подавление инстинктов, поначалу
отсутствовавшее в религии Моисея, постепенно начинает играть в ней ведущую
роль.
Здесь уместно сделать замечание, которое поможет избежать
недоразумений. Кое-кто может заявить, что это подавление инстинктов и
основанная на нем этика вообще не относятся к сфере религии. Легко, однако,
показать, что в действительности они растут из одного и того же корня. Уже
тотемизм, первая из известных нам форм религии, содержит, и притом
неустранимо, ряд законов и запретов, которые явно предусматривают подавление
инстинктов. Сюда относится поклонение тотему, запрещающее убивать
соответствующее животное; экзогамия (иными словами, отказ от страстного
желания обладать матерями и сестрами своей орды); предоставление равных прав
всем членам братского клана (то есть отказ от стремления разрешить
соперничество с помощью грубой силы). Все эти правила представляют собой
первые зародыши некой моральной и социальной упорядоченности. Первые два
запрета действуют в том же духе, который навязывал убитый сыновьями отец;
иными словами, они осуществляют его волю. Третий закон диктуется
необходимостью сохранить тот новый порядок, который установился после
отцовской смерти; в противном случае возврат к прежнему нетерпимому
положению вещей стал бы неизбежен. Этот социальный закон отделяется от двух
первых, этических, которые, можно сказать, проистекают непосредственно из
религиозного контекста.
В процессе индивидуального развития каждого человека мы видим
повторение этих этапов, лишь в сжатом - во времени - виде. Здесь тоже все
начинается с родительского авторитета, в данном случае - авторитета
всемогущего отца, который обладает властью наказывать, требует от ребенка
подавления инстинктов и решает, что разрешено и что запрещено. То, что
ребенок привыкает считать "хорошим" или "плохим", позднее, когда Реальность
и Супер-Эго заменяют родителей, становится "добром" и "злом" в моральном
смысле. Но механизм действия этих моральных категорий по-прежнему тот же
самый: подавление инстинктов благодаря присутствию внутреннего и внешнего
"авторитета", заменившего и продолжающего функцию родителей.
Любопытно в этой связи рассмотреть такую странную религиозную
