 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
находится такой смысл, осуществить который может и должен данный конкретный человек.
Экзистенциальный анализ охватывает своим анализом человека во всей его целостности,
включающей в себя не только психофизиологически-организменное, но и духовно-личностное. Именно
в области духовного экзистенциальный анализ доходит до неосознаваемой глубины [Под
неосознаваемым здесь понимается неотрефлектированное; у неосознаваемой духовности нет
рефлектирующего самосознания, тогда как имплицитное самопонимание вс¸-таки присутствует.]. И в
этом смысле он заслуживает названия глубинной психологии. При этом мы рассматриваем духовное в
человеке как высшее человеческое измерение в противопоставлении к его психофизиологии. И тут
нужно добавить, что экзистенциальный анализ является противоположностью так называемой
глубинной психологии. Только глубинная психология забывает о том, что е¸ противоположностью
является не поверхностная психология, а вершинная психология [См. В. Франкл в Zentralblatt fur
Psychotherapie, 10,33,1938: «Где та заинтересованная в терапии психология, которая включает в свои
проекции эти высшие слои человеческой экзистенции и в этом смысле, в противоположность
выражению "глубинная психология", заслуживала бы названия "вершинная психология"?»], что,
собственно, и является глубинной психологией; ведь «только на высоте человеческого духа человек
является человеком».
Экзистенциальный анализ - это, собственно, не анализ экзистенции; ибо анализ экзистенции так
же маловероятен, как и синтез экзистенции. Скорее, экзистенциальный анализ представляет собой
экспликацию экзистенции. Но нельзя упускать из виду, что экзистенция, личность, тоже себя
эксплицирует: она эксплицирует себя, она раскрывает себя, разворачивается в процессе жизни. Как
раскатываемый ков¸р открывает свой неповторимый рисунок, так по процессу жизни, по е¸ развитию
считываем мы существо личности.
Один пример из практики. Штефан В., 58
лет, приехал из-за границы только из уважения к
своим друзьям, которым дал слово не лишать себя жизни прежде, чем съездит в Вену и поговорит со
мной. Его жена умерла от рака восемь месяцев назад. После этого он пытался свести сч¸ты с
жизнью, в течение недели находился в лечебнице и на мой вопрос, почему он не повторил попытку
самоубийства, ответил: «Только потому, что мне ещ¸ надо кое-что уладить». Оказалось, что он
беспокоится о могиле жены. Я спросил: «А после этого у Вас больше не останется никаких дел?» И он
ответил: «Мне вс¸ кажется бессмысленным, ничтожным». Я: «Вопрос в том, как Вы себе это
представляете, ничтожным или нет? Разве не может быть, что Ваше ощущение бессмысленности
обманывает Вас? Вы имеете полное право думать, что ничто и никто не сможет Вам заменить
супругу, но Вы обязаны предоставить себе шанс однажды подумать иначе и время, чтобы успеть это
сделать, пережить это». Он: «Я не чувствую больше вкуса к жизни». Я обратил его внимание на то,
что требовать от себя этого, значит требовать слишком многого, и что вопрос заключается в там,
есть ли у него обязанность продолжать жить, несмотря ни на что. На это он сказал: «Долг?... Это
вс¸ слова. Вс¸ бесполезно». Я: «Даже дружба и слово чести, даже необходимость положить
надгробную плиту... для умершей, то есть для существа, которое реально больше не существует...
даже если говорить не о непосредственной полезности и целесообразности? Если Вы чувствуете себя
обязанным ради умершей поставить надгробный камень, то разве Вы не чувствуете себя обязанным
жить ради любви к ней?» Действительно, неосознанно, в глубине души он признавал обязательность
подобных утилитарных соображений. Оказалось недостаточным потребовать от пациента
исполнения данного им слова, как это сделали его друзья. Нужно было потребовать от него исполнения
дела, а это уже относится к сфере экзистенциального анализа. Фактически он в¸л себя так, как
человек, который знает, что у него есть обязанности, и более того — который верит в высший смысл
своего бытия, в нечто, вносящее смысл в его существование в любое время, далее после последнего
вздоха того, кого он любит, до последнего мгновения его бытия.
Но экзистенциальный анализ предполагает не только экспликацию онтической экзистенции, но
и онтологическую экспликацию того, чем эта экзистенция является. В этом смысле экзистенциальный
анализ является попыткой психотерапевтической антропологии - антропологии, которая предшествует
любой психотерапии, а не только логотерапии. Действительно, любая психотерапия разворачивается в
установленных рамках. В основе е¸ всегда лежит какая-нибудь антропологическая концепция,
независимо от того, осозна¸тся ли эта концепция самой психотерапией. Я не берусь утверждать, что,
