 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
худшую сторону условиями жизни или труда, ни появлением или присоединением каких-то
дополнительных инфекций: этот факт можно объяснить только тем, что заключ¸нные, как правило,
держались надеждой, что «на Рождество мы уже будем дома», и вот, Рождество пришло, но домой никто
не попал, и нужно было оставить всякую надежду оказаться дома в обозримое время. Этого оказалось
достаточным, чтобы витальная подавленность столь для многих закончилась смертью. Данный пример
лишний раз подтверждает справедливость библейского изречения: «Надежда, долго не сбывающаяся,
томит сердце» (Притчи, 12,13).
Ещ¸ решительнее и драматичнее проявилась описанная закономерность в следующем случае. В
начале марта 1945 года один товарищ по лагерю рассказал мне, что 2 февраля 1945 года он видел
замечательный сон: голос, звучавший пророчески, сказал ему, что он может задать любой вопрос и
обязательно получит ответ. И товарищ спросил, когда для него закончится война. Ответ был таков:
30 марта 1945 года. 30 марта приближалось, но вокруг не происходило ничего, что свидетельствовало
бы об истинности пророчества. 29
марта
у моего товарища
поднялась температура, он начал
бредить. 30 марта он был уже без сознания, а 31 марта умер: его ун¸с сыпной тиф. Действительно, 30
марта, в тот самый день, когда он потерял сознание, для него война кончилась. Мы не ошибемся, если
предположим: вследствие разочарования, которое ему доставил действительный ход вещей, у него
настолько понизились биотонус, иммунный статус, защитные силы и сопротивляемость организма,
что давно дремавшее в н¸м инфекционное заболевание теперь без труда сделало сво¸ дело.
И вс¸-таки можно сказать, что душевно-телесное состояние заключ¸нных лагеря в значительной
степени зависело от их духовного настроя. Пониманием аналогичного опыта, а именно опыта в области
так называемой дистрофии, того, как она проявляла себя в лагерях военнопленных, мы обязаны
Мойзерту (Meusert). Американский психиатр Нардини (Nardini) писал о том, как ему довелось работать с
американскими солдатами в японском плену, где он установил, что шанс пережить плен в большой
степени зависел от отношения человека к жизни, от его духовного настроя в конкретной ситуации. И
наконец, Штольрайтер-Бутцон (Stollreiter-Butzon) в одной из своих работ выявил зависимость тяжести
течения полиомиелита и появления осложнений и интеркуррентных заболеваний от того, как человек
относится к своему заболеванию, и от того, какова его жизненная позиция.
Снова и снова оказывается, что много раз описанные комплексы, конфликты и т. д. сами по себе
никоим образом не являются патогенными. Если конфликт или комплекс становится патогенным, то
дело не в н¸м самом, а в общей психической структуре пациента. Ибо эти комплексы и конфликты
распространены повсеместно, и уже поэтому не могут сами по себе быть патогенными. Но
психосоматическая медицина ид¸т дальше этого: она утверждает не только патогенность комплексов и
конфликтов, но и специфичность такой патогенности. Это означает, не больше и не меньше, как
утверждение возможности установления более-менее универсального и однозначного соответствия
между определ¸нными заболеваниями, с одной стороны, и определ¸нными комплексами и
конфликтами, с другой. В этом отношении, однако, психосоматическая медицина упускает из виду
решающее обстоятельство, оставляя без внимания общую соматическую структуру конкретного
пациента. Так что можно сказать: психосоматическая медицина, во-первых, совсем не останавливается
на вопросе о том, почему определ¸нный комплекс или конфликт именно у данного пациента вообще
стая патогенным, и, во-вторых, она проходит мимо вопроса о том, почему именно данный пациент
заболел тем или иным недугом. С полным правом Кречмер младший пишет: «Специфичность никак не
уда¸тся объяснить с точки зрения психологии, то есть почему какой-то конфликт может привести,
например, только к истощению».
Как оказалось, собственная проблематика психосоматических взаимосвязей начинается как раз
там, где психосоматика «прекращается», поскольку она не может дать нам ответов на наши вопросы.
Поэтому специалисту абсолютно ясно, что мы опять стоим перед старой проблемой выбора органа
(выше которой, как более общая, стоит проблема выбора симптома). Да, Фрейд почувствовал
необходимость обратиться к соматическому, при этом он вв¸л понятие «соматического проявления»;
тогда как Адлер с его «штудиями» на тему органической неполноценности в неменьшей мере признавал
соматический субстрат при выборе того или иного органа.
В связи с этим Адлер говорил об «органическом диалекте», на котором разговаривает невроз. Мы
могли бы сказать, что на органическом диалекте говорит также и народная молва, -
достаточно
