 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
раз до этого, она вернулась домой только тогда, когда стала валиться с ног от усталости.
Она съела тарелку супа и легла спать. Но ей удалось поспать всего час. Она не могла
вынести еще одной бессонной ночи, и поэтому приняла снотворное, чтобы быть уверенной,
что проспит до утра.
— Кейт, меня беспокоят таблетки. Вы пьете их слишком много.
— Я должна спать. Мне необходимо их принимать.
— Да, Кейт, я знаю, что вы хотите спать, отключить сознание, но...
— Я должна их принимать. Просто должна.
— Вы можете строже соблюдать норму, Кейт? Когда вы так устаете после своих
прогулок, вы легко можете по ошибке принять больше.
— Я вынуждена пить их. Так или иначе я их достану.
— Кейт, не нужно угрожать. Я вам доверяю. Но я беспокоюсь, и доктор Тэйлор
позвонил, когда вы на днях обновили рецепт. Он тоже беспокоится.
— Я не собираюсь убивать себя. Я думала об этом много раз, но я не собираюсь этого
делать.
— Я вам верю, Кейт, но меня беспокоит возможная ошибка.
— Они необходимы мне.
Но она никогда не принимала чрезмерных доз. Что-то внутри нее боролось за жизнь.
__________
Так продолжалось около двух месяцев. Кейт жила в аду, на грани отчаянья. Когда
таблетки снова кончились, доктор Тэйлор позвонил и настаивал, чтобы Кейт была
госпитализирована. Искушение было велико, но это подорвало бы ее доверие. Взять сейчас
на себя ответственность за жизнь Кейт вероятно означало навсегда лишить ее шанса на
подлинную собственную жизнь. Слишком много таких людей, которые, как Кейт, знают, что
могут избежать выбора, который за них сделают добрые помощники. И они никогда не
живут настоящей жизнью. Вместо этого они расценивают сами себя как “больных” или
“эмоционально неуравновешенных” или придумывают для себя какую-то другую категорию,
от которой трудно или невозможно потом избавиться.
С моего одобрения, доктор Тэйлор рискнул выписать Кейт еще один маленький рецепт.
Он прослужил немного дольше. Потребовался еще один, но на этот раз доктор Тэйлор
решил не спрашивать моего совета.
17 ноября
Наконец, это кончилось. Пришел день, когда Кейт явилась на сеанс, и стена между нами
не была такой неприступной, как в течение многих недель. Она уже не была такой
открытой и удовлетворенной, как до того, как я сообщил ей о своем намерении уехать, но
она снова пришла в себя. Она тоже это понимала.
— Думаю, со мной все будет в порядке. Как будто бы у меня была жестокая лихорадка,
и я бредила, а теперь лихорадка прошла. Я все еще чувствую себя слабой, но знаю, что
поправлюсь.
— Да, Кейт, — ответил я тепло, чувствуя, что эмоции переполняют меня. — Да, я тоже
чувствую, что лихорадка прошла. Рад снова видеть вас!
— О, потише, пожалуйста. — У нее слегка сбилось дыхание. — Когда вы обращаетесь ко
мне так тепло, я хочу убежать или накричать на вас. Но вы знаете, что все не так, верно?
— Да, я знаю это, Кейт.
— Иногда я не верила, что смогу снова разговаривать с вами вот так. Иногда мне
хотелось прийти и убить вас. Я имею в виду, на самом деле убить. Я даже думала о том,
как это сделать.
— Были моменты, когда вам хотелось просто уничтожить меня.
— А в другие моменты мне хотелось прибежать сюда, броситься вам на шею и сказать:
“Позаботьтесь обо мне и простите за то, что я доставила вам столько неприятностей”.
— В эти недели вам, должно быть, было очень одиноко, Кейт.
Внезапно я понял, каким ужасным должно было быть ее одиночество. Мои слова
проникли прямо в ее чувства. Она уронила голову, и слезы полились у нее по щекам. Она
не всхлипывала, а плакала тихо и непрерывно. Я склонился к ней, но не обнял ее. Кейт
