 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Фрэнк помолчал минуту. Это само по себе было редким явлением. Рискнет ли он принять
мое понимание? Фрэнк смотрел застывшим взором прямо перед собой — не на меня, а на
стену.
— Черт, вероятно, это просто костыль, который я вынужден носить.
Я был поражен как громом. Он действительно это сказал? Он услышал самого себя?
— Что вы сказали, Фрэнк?
— Я сказал, что, вероятно, застрял на этом. А что?
— Нет, точные слова. Вы помните, что сказали?
— Что такое? Сказать по правде, вас выводят из себя самые нелепые вещи.
Разумеется, я знаю, что сказал. Я сказал, что это крест, который я должен нести. Вы
слышали это и раньше.
— Вы сказали: “Это костыль, который я должен нести”. Это удивительная парафраза
древнего выражения, Фрэнк.
— Да нет, я этого не говорил. Что, черт возьми, это могло бы означать?
— А что это означает для вас?
— Убей, если я знаю. По-моему, вы просто раздуваете целое дело из того, что я назвал
это костылем.
— Что “это”?
— А теперь сами играете словами. Как происходит, что когда я это делаю, получается
плохо, а когда вы делаете то же самое — хорошо?
Итак, Фрэнк ничего не принял. Ну, он многим рискнул, а потом его бессознательное
послало сообщение. Нельзя сделать все в один день.
И остаток сеанса был продолжением все той же старой борьбы.
5 октября
На нашем следующем сеансе я с удовлетворением отметил, что в прошлый раз мы
достигли реальных результатов. После своего обычного мрачного появления Фрэнк сам
продолжил наш предыдущий разговор.
— В прошлый раз вы сказали, что я упускаю свою возможность, и когда я спросил, что
вы имеете в виду, вы ответили, что в этом случае со старушкой было нечто большее, чем я
рассказал. Ну, я думал об этом, и еще раз рассмотрел все, но не могу найти больше ничего.
Спокойно, Бьюдженталь. Как обычно, он говорит, что ты был неправ, но он говорит
также, что услышал твои слова и попытался их использовать. Не попадайся на его
защитные уловки.
— Кажется, нет больше ничего в этом, что вы могли бы увидеть, да?
— Нет, но я еще раз прокрутил все это в уме и, думаю, что сказал вам все, что было
важно, и не понимаю, какие поучительные уроки можно отсюда извлечь.
Его речь изменилась — стала менее грубой, более осмысленной. Фрэнк все еще
расставлял мне ловушки: этот пассаж насчет “поучительных уроков” рассчитан как раз на
то, чтобы нас поссорить. В глубине души Фрэнк, должно быть, действительно боялся
близости.
— Ну, может, и так. Теперь, оглядываясь на весь случай со старушкой, как вы думаете,
что заставило вас сделать то, что вы сделали?
Не слишком ли много я сказал? Это сформулировано туманно: я буду осторожен, чтобы
не спугнуть его.
— Что вы имеете в виду, говоря: “Оглядываясь на весь случай”?
Фрэнк тоже осторожен, но пока не оттолкнул меня.
— Просто как вам кажется, что повлияло на ваше решение поступить так со старушкой?
— А, черт, на улице лило, как из ведра, и эта мокрица, Берман, как-никак дал мне пинка
под зад. Так я и решил: будет неплохо, если я дам старушке обсохнуть и согреться. Не
знаю, почему вы делаете из мухи слона?
— Это кажется само собой разумеющимся, да?
— Да, конечно. А что? Вы думаете по-другому? Я имею в виду, что если вы видите в
этом какую-то большую возможность, давайте поговорим о ней.
Этот человек как будто весь в ожогах. Когда я пытаюсь дотронуться до него, чтобы
помочь, мое прикосновение причиняет ему боль и заставляет отшатнуться.
— Нет, ничего особенного сейчас я не вижу.
