 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Сципион Сигеле: «Преступная толпа. Опыт коллективной психологии»
30
особый состав; что люди, е¸ составляющие, обладают самыми разнообразными характерами,
будучи подчас глубоко честными, а подчас увлекаемые к преступлению собственной своей
природой.
III.
Прежде всего мы займ¸мся толпой, которая с поразительной быстротой переходит к
самым жестоким и ужасным поступкам. Никакие эпизоды не могут быть лучше тех, которыми
изобилует французская революция. Народ был тогда диким зверем, ненасытным в своей жажде
к грабежу и убийству. Никто не мог обуздать своей ярости; видя подачку своему кровавому,
жестокому инстинкту, всякий остервенялся вс¸ более и более.
Но одно ли только влияние численности и пробуждение инстинкта к человекоубийству
толкали его на самые ужасные крайности? Вправе ли мы сказать, что народ, состоящий из
честных крестьян и рабочих, может обратиться сразу в чудовище испорченности? Нельзя ли с
большей вероятностью утверждать, что к тому примешиваются, развращая его, все те
индивиды, образующие социальные подонки, которые при каждом возмущении или мятеже
выходят из кабаков и других подозрительных мест, где они обыкновенно скрываются, подобно
тому, как от возмущения воды в пруде показывается на поверхности его вся, находящаяся на
его дне, грязь?
"В спокойное время, —
говорит Карлье , — когда усмир¸нные политические страсти не
штурмуют каждое утро власть-имущих, полицейская администрация пользуется нравственной
властью над содержателями всяких подозрительных мест, флан¸рами, бродягами, вообще над
всеми подонками общества, — властью, которая несколько сдерживает последних. Всю жизнь
свою они скрываются, и приближение полицейского агента обращает их в бегство. Но пусть
только начн¸т просыпаться общественное мнение; пусть ежедневная пресса начн¸т вести себя
наступательно по отношению к легальности некоторых поступков префекта полиции: тотчас
все эти люди сделаются высокомерными и задерут голову. Они начнут сопротивляться агентам
и бороться с ними; они будут участвовать во всех мятежах, и если получат откуда-нибудь удар,
то станут считать себя в числе политических жертв. Приходят революции, и они со своими
подругами, которых увлекают с собою, делаются самыми жестокими, самыми двусмысленными
е¸ деятелями"…
"Этот класс людей без определ¸нной профессии, —
прибавляет Гиске , — (класс
многочисленный, составленный из людей, не имеющих почти никакого крова, которых дурные
наклонности заставили сбросить с себя узду закона и нравственности) —является в
количественном отношении весьма малой частью народонаселения; но, принимая во внимание
его лень и несчастия, взвесив бродящие в н¸м дурные страсти, мы прид¸м к убеждению, что
тут-то преимущественно и находится ужасная угрожающая все ниспровергнуть сила . Эта
масса пользующихся дурной славой людей неустанно пополняется и увеличивается во время
смятения авантюристами, людьми с запятнанной репутацией, потерявшими кредит и доброе
имя в департаментах и пришедшими в Париж искать убежища. К ним можно ещ¸ присоединить
завсегдатаев кабаков и всевозможных притонов, одним словом, сомнительных личностей всех
родов; и когда вся эта грязь приводится в движение политическими страстями, то к ним
присоединяются также и люди с расстроенным воображением, чувствующие потребность в
сильных ощущениях и находящие их в уличных драмах, в народных волнениях".
Всякий знает по опыту, насколько это справедливо. Лишь только появляется на горизонте
какая-нибудь политическая буря и на улицах обнаруживается некоторое необычайное
одушевление, выражающееся в собраниях и спорах, тотчас же там и сям появляются зловещие
фигуры, которых до сих пор никто никогда не встречал. Все задают себе один и тот же вопрос:
откуда они взялись, и задумываются над этими личностями, которые, почуяв издали запах
падали, выходят из своих логовищ.
В Париже в страшные дни 1793 года эти личности являлись душою всех злых дел,
которые тогда были совершены.
Очевидец рассказывает, что большое число бродяг, показавшихся в Париже вскоре после
первых признаков революции, шныряло по городу и увеличивалось в числе, соединяясь с
