 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Свидетельства в пользу этого феномена были получены также Питером Дитто и его коллегами,
когда они попросили мужчин встретиться с женщиной, которая была их помощницей (Ditto et al., 1997).
После встреч женщина описывала свои впечатления о каждом из них, а им нужно было догадаться,
насколько они на самом деле ей понравились. Если в отзыве перечислялись только негативные
впечатления, мужчины не принимали ее критику в расчет и говорили, что она выполняет приказ.
Однако когда характеристика была лестной, как правило, мужчины приходили к выводу о том, что на
самом деле понравились ей, причем не имело
значения, верили ли они в ее благосклонность по
собственной воле или по приказу. Когда фундаментальная ошибка атрибуции служит нашим
собственным интересам, она принимает угрожающие размеры.
Ошибка атрибуции настолько «вошла в нашу плоть и кровь», что, даже зная, что поведение того
или иного человека вызвано нами самими, мы тем не менее недооцениваем роль внешнего влияния.
Если одни испытуемые высказывают какое-либо мнение, которое потом должны повторить другие
испытуемые, первые все равно склонны видеть в последних людей, в той или иной мере разделяющих
это мнение (Gilbert & Jones, 1986). Испытуемые, которых просят преувеличивать или преуменьшать
собственные достоинства во время интервью, прекрасно отдают себе отчет в том, зачем они это делают.
Однако они не осознают своего влияния на другого человека. Если Хуан ведет себя скромно, его
доверчивый партнер Боб тоже будет вести себя скромно. Хуану не составит труда понять, почему он
сам ведет себя именно так, но он решит, что бедняга Боб страдает от низкой самооценки (Baumeister et
al., 1988). Короче говоря, мы склонны думать, что другие — именно таковы, как ведут себя. Люди,
встречавшие Золушку в доме ее отца, где мачеха и сестры помыкали ею, считали ее безгласным
существом, а принц, танцуя с ней на балу, увидел в ней прелестную и учтивую красавицу.
Интерпретируя поведение окружающих,
мы совершаем фундаментальную ошибку атрибуции,
свое же собственное поведение нередко объясняем ситуацией. Следовательно, Джон может объяснить
свою несдержанность обстоятельствами («Я рассердился, потому что все идет не так, как надо»), а Элис
может подумать иначе («Он рассердился, потому что вообще злюка»). Говоря о себе, мы обычно
описываем свои действия и реакции («Меня раздражает, когда...). Говоря о ком-нибудь другом, мы
чаще характеризуем этого человека («Он раздражительный») (Fiedler et al., 1991; McGuire & McGuire,
1986; White & Younger, 1988).
Даже в отсутствие внешних сил мы можем приписать свое поведение именно им. В главе 2 мы
уже говорили о том, что люди нередко ошибаются в прогнозах относительно собственных
эмоциональных реакций на те или иные события. Чаще, чем мы ожидаем, мы удовлетворяемся тем, что
преподносит нам жизнь. Участники соревнований считают более значимыми те призы, которые они
завоевали. В людях возникает внезапная симпатия к тем, с кем им предстоит встретиться. Поступая
таким образом, люди начинают приписывать свои удачи некоему внешнему
фактору — якобы
влиятельной, обладающей проницательностью и благосклонной к ним силе (такой, например, как
подсознательное влияние в экспериментах Дэниела Гилберта и его коллег) (Gilbert et al., 2000). Нечто
подобное происходит и тогда, когда ивовый прут сгибается, подчиняясь неуловимому движению мышц
того, кто держит его в руке: может создаться впечатление, что прут реагирует на движение подземных
вод. Даже тогда, когда маятник запускается собственным неосознанным движением руки, может
показаться, что и в этой ситуации не обошлось без внешней силы (Hyman, 1999).
Фундаментальная ошибка атрибуции в повседневной жизни
Если нам известно, что благодарить за покупки и желать удачи входит в обязанность контролера
расчетного узла, будем ли мы автоматически считать его вежливым и доброжелательным человеком?
Разумеется, мы знаем цену поведению, которое считаем следствием скрытых побудительных мотивов
(Fein et al., 1990). И все-таки давайте посмотрим, что произошло, когда студенты Williams College
беседовали с предполагаемым будущим клиническим психологом — студенткой, которая держалась
либо сердечно и дружелюбно, либо холодно и отчужденно. Исследователи, Дэвид Наполитан и Джордж
Готалс, заранее предупредили половину участников эксперимента о том, что ее поведение будет
спонтанным (Napolitan & Goethals, 1979). Другой половине было сказано, что ее — это вытекало из
целей эксперимента — проинструктировали вести себя дружелюбно или холодно. Как повлияла это
информация? Да никак. Если она держалась приветливо, они делали вывод о том, что она и на самом
деле дружелюбный человек, если держалась отчужденно, ее считали несимпатичным человеком. То же
самое происходит с нами, когда мы видим куклу, сидящую на коленях у чревовещателя, или
киноактера, исполняющего отрицательную или положительную роль: нам трудно отделаться от мысли,
