 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
«деяние», «действо», «свободное или поленезависимое поведение», «надситуативная активность»,
«поступок» и т. д. Свободное действие должно осуществляться посредством тех или иных механизмов,
но это уже не только механизмы нервной деятельности, пусть даже и высшей, а механизмы
психической, в т. ч. и сознательной деятельности. Задумываясь над тем, что собой представляют
последние, трудно удержаться от соблазнительного (то ли простотой, то ли нелепостью)
отождествления механизмов нервной активности и психической деятельности. Ухтомскому, как
физиологу, претило (значительно больше, чем многим психологам) прибегание к морфологическим
объяснениям, ибо в этом случае физиолог уходит со своей функционально-количественной почвы, и
морфологический аргумент является для него своего рода deus ex machina. Он выдвинул идею Ф. о. (н.
с. или индивида) и дал его строгое определение: «С именем "органа" мы привыкли связывать
представление о морфологически сложившемся, статически постоянном образовании. Это совершенно
не обязательно. Органом м. б. всякое временное сочетание сил, способное осуществить определенное
достижение». Ухтомский называл Ф. о. динамическим подвижным деятелем, рабочим сочетанием сил и
относил к числу Ф. о. интегральный образ, доминанту, воспоминание, парабиоз, желание,
даже
личность,
подчеркивая, что Ф. о. — это новообразование,
возникающее в активности индивида,
взаимодействующего со средой. Значит, Ф. о. — это не морфологическое, а энергийное образование
(«сочетание сил», «вихревое движение Декарта»). Такой же подход Ухтомский приняли в определении
жизни.
Ф. о. двулик: действие творимое и действие творящее, образ творимый и образ творящий, слово
творимое и слово творящее. Они проецируются в мир и на самого индивида. Они субъективны и
объективны одновременно. Ухтомский называл их виртуальными механизмами,
которые
осуществляются последовательно, так сказать, по мере надобности, и, соответственно, целиком не даны
внешнему наблюдателю. Они видны лишь в исполнении. При осуществлении каждого отдельного
механизма срочно тормозятся все др. возможные механизмы. В отличие от технического механизма в
живом организме на одних и тех же конструкциях м. б. осуществлено последовательно столько
переменных механизмов, сколько есть налицо степеней свободы. Аналогично рассуждал Н. А.
Бернштейн в отношении движений.
Построение каждого отдельного движения есть преодоление
избыточных
степеней свободы кинематических цепей человеческого тела. Поэтому-то человек не
двурукое, а тысячерукое существо, обладающее огромным, необозримым числом последовательно
актуализируемых функционально и кинематически различных видов действия, выработанных в
онтогенезе и в функциональном генезе. Эти виртуальные предметные Ф. о., сформированные в ходе
развития способности есть подлинная онтология психического. Дело не в том, субъективна ли психика,
а в том, что она предметна и субъектна в смысле принадлежности индивиду. Она, конечно же, и
субъективна, но лишь в смысле ее неповторимости и уникальности у каждого ее носителя.
Идея Ф. о. прочно вошла в психологию, к сожалению, часто без должных ссылок на Ухтомского
и без подлинного смысла, который вкладывал в него автор. Эти органы-новообразования называют
функциональными системами, артефактами,
артеактами, амплификаторами-усилителями
способностей и возможностей индивида, машинами рождения нового, превращенными (и
извращенными) формами. Ф. о., обладающие биодинамической, чувственной и аффективной тканью
вполне могут рассматриваться как единицы анализа не только психики, но и анатомии человеческого
духа, т. е. как средство решения задачи, поставленной Ухтомским в нач. XX в. Они несомненно
представляют собой силы человеческой души, и они же органы «душой и сознанием намеченные» (И. Г.
Фихте) к созданию. Такие приобретения оказываются «неколебимей, чем недвижимость» (И. Бродский).
В экспериментальной психологии имеется множество примеров Ф. о., намеченных к созданию
экспериментаторами. Лабораторные аналоги Ф. о., будь то способность к цветоощущению кожей
ладони (А. Н. Леонтьев),
или способность к произвольному расширению (сужению) кровеносных
сосудов (А. В. Запорожец, М. И. Лисина),
или создание функциональной фовеа-централис в условиях
стабилизации изображения относительно сетчатки (В. П. Зинченко, Н. Ю. Вергилес) или, наконец,
обнаруженные (сконструированные) когнитивной психологией «ящики в голове» — сенсорный регистр
и иконическая память, способные к хранению неправдоподобно больших объемов информации и т. п.,
представляют собой искусственные конструкции, нечто вроде временных протезов. При всей своей
эвристической, м. б., диагностической (?) и научной полезности, такие протезы, будучи вырваны из
жизненного контекста, производят впечатление абсурдных. Они отличаются от Ф. о., душой и
сознанием намеченных. Впрочем,
цель любого эксперимента — создание таких условий, которых в
жизни не бывает. Иначе это не эксперимент. Справедливости ради следует заметить, что многие Ф. о.,
намеченные к созданию сознанием (напр., для того чтобы попасть в книгу рекордов Гиннеса), еще более
