 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вполне интеллигентные, угрожали ей смертью, не объясняя причин (они, мол, сами не знают,
такой получили заказ, хотя окончательное решение еще не принято). При этом ей
убедительно не рекомендовали обращаться в милицию.
Чтобы помочь ей, у меня было два канала. Я позвонил в Отдел науки ЦК КПСС,
который курировал наш Институт по партийной линии, и там меня связали с прокуратурой
Москвы, где меня срочно принял заместитель прокурора города. А до этого я позвонил и
нашему куратору от КГБ. Он доложил по команде, и через полчаса мне позвонил
заместитель начальника Главного управления КГБ по Москве. Сразу начал работать
следователь прокуратуры и кто-то в КГБ. Поздно вечером опять позвонил тот же начальник
из КГБ и сказал, что опасности для жизни женщины нет и беспокоить ее больше никто не
будет.
Я хочу подчеркнуть, что все это напоминало работу хорошо налаженной машины. Я не
был знаком с этими начальниками, никто меня не спрашивал о ранге людей, которым я
просил помочь, но я с очевидностью видел, что Институт, в руководстве которого я состоял,
находился под защитой мощной, вдумчивой и очень быстро действующей системы. Могу с
уверенностью предположить, что наш заурядный Институт истории естествознания и
техники вовсе не составлял какого-то исключения.
Сейчас, глядя вокруг и зная, как в пределах моей видимости в полной беззащитности
погибают люди, я вспоминаю, с каким гоготом наша интеллигенция травила и разгоняла и
сотрудников КГБ, и следователей прокуратуры.
Надо было на время в массовом масштабе утратить способность к рациональному
мышлению, чтобы приложить руку к уничтожению одного из очень сложных продуктов
нашей цивилизации – органов госбезопасности высшего класса. Но ведь и сегодня не видно
никакого проблеска рефлексии, никакой попытки со стороны интеллигенции
проанализировать свою тогдашнюю позицию.
О науке поговорим особо.
Глава 21. Социальные функции науки в условиях кризиса
Одной из тех сфер деятельности, которые понесли в ходе реформы наибольший урон,
является наука
. Важным условием для того, чтобы реформаторы смогли нанести по ней
столь тяжелый удар, была неспособность интеллигенции (и даже самой научной
интеллигенции!) осознать и внятно объяснить обществу и власти значение отечественной
науки не только для будущего, но даже и для самого выживания страны. Здесь – одна из
самых красноречивых иллюстраций утраты интеллигенцией навыка к
структурно-функциональному анализу.
Конечно, при разработке доктрины реформ ученых не спрашивали, но ведь в составе
номенклатурной элиты было очень большое число виднейших ученых, в том числе из
«жестких» наук. Допустим, эта категория научных работников была слишком
идеологизирована и связана с реформой теневыми интересами. Но они не смогли бы делать о
науке абсурдные утверждения, на которые и опирались реформаторы, если бы к этим
утверждениям не относилась благосклонно вся научная элита.
Надо же ученым хоть сейчас объясниться – сначала между собой, а потом и со всей
интеллигенцией. Она, в конечном счете, определяет отношение к науке в массовом сознании.
Такого объяснения пока что не начато, да и признаков беспокойства в научной среде не
видно.
Заметим сразу: обстановка для разумного и спокойного разговора о науке сегодня
очень неблагоприятна. Уровень понимания «анатомии и физиологии» науки и ее роли резко
снизился даже по сравнению с 80-ми годами, когда верхушка партийной и государственной
номенклатуры сдвинулась в сторону антиинтеллектуализма. Но все же тогда еще можно
было слышать выражения вроде «нет ничего практичнее хорошей теории». Сегодня, в
условиях общей тяги к простым решениям (что обычно для кризисов), в большинстве
