 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
подростков, а в более позднем возрасте укоренились в их сознании и сейчас повторяется как
нечто обыденное. Наш дом «разделился внутри себя» и, как говорится, такой дом устоять не
может. Он и не устоял.
Этот срыв означал сильнейший удар по легитимности советского строя (и, шире, по
легитимности всего цивилизационного пути России). Для подростка двор – модель всего
жизнеустройства, «клеточка» общественного организма. Если молодой человек принимает
метафору «джунглей» для жизни двора, в котором он вырос, он принимает эту метафору и
для всей общественной жизни в целом. Семья для него становится не «ячейкой общества», а
наоборот –
убежищем от общества
, где можно отдохнуть, не опасаясь удара в спину.
Детская драка, а потом и занятие дзюдо становятся не проявлением избытка сил и энергии, а
инструментом борьбы за существование.
В.В.Путин пишет, что из первой детской драки он вывел три принципа, третий из
которых гласил: «В любом случае – прав я или нет – надо быть сильным, чтобы иметь
возможность ответить». Но это и есть одна из статей «закона джунглей» – сила важнее, чем
правда.
О своем решении заняться спортом, он рассказывает: «Для того, чтобы сохранить тот
уровень лидерства, который существовал, требовались реальная физическая сила и навыки.
Стремление поддерживать уровень лидерства было. Именно им я и руководствовался, когда
начал заниматься сначала боксом, а потом самбо… Во „внешней“ не спортивной жизни
следовало закрепить свое положение и быть успешным. Тогда у меня соперников не было.
Но я заранее знал, что если сейчас не начну заниматься спортом, то завтра здесь, во дворе и
школе, уже не буду иметь то положение, которое было».
Когда видишь окружающий мир как «джунгли», то общественные институты,
устроенные исходя из совсем иных мировоззренческих принципов, воспринимаются как
двумысленные и злонамеренные, к их укладу относишься с подозрением. В.В.Путин так и
пишет, например, о школе: «Когда человек воспитывается в джунглях, то, попав в другую
среду, все равно продолжает жить по этим законам. А в школе его в какое-то стойло ставят.
В стойле неудобно, и человек начинает „раздвигать“ окружающие его „стены“ (с. 27).
Когда я и мои сверстники учились в школе, в первой половине 50-х годов, даже самые
мятежные из нас не трактовали школу в этих понятиях. Мы не ощущали себя животными,
которых школа загоняет в стойло
. Нам учителя объяснили просто и понятно: вы все
товарищи, школьная семья («школа – второй дом»). В классе 44 мальчика, кто-то быстро
соображает, кто-то медленнее. А учитель один. Если будете шуметь и прыгать – кто-то из
ваших товарищей не усвоит урок, отстанет. Не мешайте друг другу, а помогайте, ведь
человек человеку брат!
Понятно, что, осознав жизнеустройство своей страны как «джунгли», молодой человек
утрачивает ту мировоззренческую платформу, на которую он до этого опирался в «холодной
войне», ведущейся против Советского Союза. Ведь до этого мы понимали дело так: там, на
Западе, «джунгли», а у нас «общество-семья», братство людей и народов. За это стоит
бороться и терпеть бытовые неурядицы. Но если «там джунгли – и здесь джунгли», то
неизбежно начинаешь сравнивать, какие джунгли сытнее. Главная наша цивилизационная
ценность, которая и давала нам силу и радость, при этом исчезает.
Позже, в университете, «старшие товарищи» и дружественные радиоголоса помогут
сделать следующий шаг: дело не в том, что «их» джунгли сытнее. У «них» вообще не
джунгли! Сказки про «каменные джунгли» и «город желтого дьявола» были всего лишь
пропагандой, а мы же интеллигентные люди. На самом деле у «них» – либеральные
ценности, свобода личности, правовое государство. Джунгли именно у нас, и с этим надо
что-то делать, «так жить нельзя». Конечно, этот процесс подтачивает мировоззрение юноши
постепенно, у одних быстрее, у других медленнее, но в этом процессе перескок от идеи
соборной личности к «антропологии джунглей» – пороговый момент.
Ускорению этого процесса способствовал другой мировоззренческий срыв – утрата
ощущения связности жизни
, соединения всех людей и явлений множеством невидимых
