 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
существовала в той же форме с самого начала, а стала такой, пройдя некоторые стадии. Эти
предшествующие стадии, может, и вовсе не напоминали форм настоящего, но настоящее непредставимо
без предшествующих стадий». Механистически-эволюционистское направление утверждает, что «в
процессе развития ничего нового не рождается». То, что «мы видим сейчас, это то же старое, только в
другой форме» (1939, р. 42). По Хорни, глубокое влияние ранних детских переживаний не препятствует
дальнейшему развитию, тогда как для Фрейда ничего нового не происходит с человеком после 5 лет и
позднейшие реакции и переживания просто повторяют более ранние.
Суть концепции Фрейда о взаимосвязи детских переживаний и поведения взрослого человека —
доктрина о безвременности бессознательного. Скрытые в детстве страхи, желания или опыт не
претерпевают никаких изменений по мере роста и накопления опыта. Это положение создало базу для
понятия фиксации (fixation), относящегося к окружению человека в раннем детстве — его отцу, матери,
переживаниях на всех стадиях развития либидо. Концепция фиксации позволяет рассматривать
дальнейшие привязанности или формы поведения как повторение прошлого, пребывающего в
бессознательном скрыто и неизменно.
Хорни не оспаривала доктрину вневременного характера бессознательного и ряд связанных с
ним понятий — в основании ее теории лежали совершенно иные предпосылки. «Немеханистическая
точка зрения основывается на том, что в органическом развитии нет и не может быть простого
повторения или регрессии к предыдущим стадиям» (1939, р.
44). Прошлое всегда является частью
настоящего, однако настоящее — это часть процесса развития, а не простое повторение. В
действительности жизнь развивается так, писала Хорни, что «каждый шаг обусловливает
последующий». Таким образом, «интерпретации, связывающие проблемы настоящего непосредственно
с влиянием детства, в научном плане дают только половину правды и практически бесполезны» (1935,
р. 404-405).
Согласно модели Хорни, ранние детские переживания не только порождают фиксации, которые
заставляют нас повторять предыдущие паттерны поведения, но и обусловливают наше восприятие и
реакцию на внешний мир. На них также влияет и весь последующий опыт, который в конце концов
выливается в наши взрослые защитные стратегии и образует структуру характера. Самые первые
переживания могут повлиять сильнее последующих, так как именно они определяют направление
развития, однако характер взрослого человека есть продукт всех прежних взаимодействий между
психической структурой и окружением.
Еще одно существенное отличие теории Хорни от теории Фрейда заключается в том, что если
Фрейд считает определяющими немногие детские переживания, в основном сексуального характера, то
Хорни видит причину неврозов в сумме всех детских переживаний и опыта. Дела у человека идут плохо
из-за всех событий и личностей, которые ему сопутствуют, из-за отношений со сверстниками, и
особенно в семье, если ребенок чувствует себя неуверенным, нелюбимым, неоцененным, что создает
основу для базовой тревоги. Эта тревога ведет к развитию защитных стратегий, формирующих структуру
невротического типа, и эта структура является причиной трудностей в дальнейшей жизни. Хорни
рассматривает сексуальные проблемы, скорее, как результат, а не как причину личностных проблем.
«Суть моего убеждения в том, что психоанализ должен выйти за рамки инстинктивистской
психологии и психологии развития» (Horney, 1939, р. 8).
«Короче говоря, теория либидо и все ее тезисы ничем не подкреплены...
То, что подается как
очевидный факт, — на самом деле неподтвержденные и зачастую грубые обобщения отдельных ценных
наблюдений. Существующее сходство между физиологическими функциями и психическими явлениями,
а также побуждениями взято как пример того, что первое определяет последнее. Предполагается, что
особенности в сексуальной сфере являются причиной сопутствующих особенностей характера
личности» (Horney, 1939, р. 68).
«Теоретическое ожидание успехов анализа, которых можно добиться, восстановив детские
воспоминания, искушает нас воспользоваться необоснованной реконструкцией смутных воспоминаний,
которые так и не разрешают наше сомнение, реальны ли эти переживания или это просто фантазии.
Когда реальная картина детства отходит на задний план, искусственные попытки проникнуть сквозь
туман кажутся стремлением объяснить одно неизвестное — специфические черты настоящего — с
помощью другого неизвестного — детства» (Horney, 1939, р. 146).
