изучаемых объектов), лежит в сфере вербального общения» (р. 442). Через 50 лет он придерживался
такой же позиции: «В научном анализе поведения нет места таким категориям, как ум или личность»
(1990а, р. 1209).
Достоинство
Достоинство (хорошая репутация, слава) представляет собой такое же надуманное объяснение,
как и свобода.
«Примечательно, что репутация, которой обладает человек, связана с видимыми причинами его
поведения. Мы откажем ему в доверии, если эти причины покажутся нам подозрительными... Мы
считаем, что кашель, чиханье или рвота никак не украшают человека, даже если их результаты могут
быть очень полезны. Из-за этого же мы не доверяем поступкам человека, который испытывает к нам
антипатию, хотя такие поступки и могут быть исключительно ценными по своим результатам» (Skinner,
1971, р. 42).
«Правила и обязанности как моральные и этические категории являются примером
гипотетических интернализованных законов, которые окружают нас» (Skinner, 1975, р. 48).
Словом, мы часто хвалим индивидуума за его поведение, когда обстоятельства или какие-то
другие сопутствующие моменты остаются для нас неизвестными или же причины этого поведения
неправильно нами поняты. В то же время мы прохладно относимся к благотворительности, если знаем,
что ее целью является лишь уменьшение налогов. Мы не доверяем признанию в совершении
преступления, если это признание получено под давлением, однако и не думаем осуждать человека,
который причинил окружающим вред, но сделал это ненамеренно. Скиннер утверждал, что если мы
признаем свое неведение, то будем воздерживаться и от осуждения, и от похвал.
«Я никогда не мог понять, почему он [поэт И. А. Ричардc] утверждал, что Кольридж сделал очень
важный вклад в понимание человеческого поведения, а Ричардс, в свою очередь, так и не смог понять,
почему я то же самое говорю о голубях» (Skinner, 1972, р. 34).
Творчество
Скиннер с явным удовольствием разрушает последний оплот «некоего я, постоянно живущего
внутри», поэзию и творчество. Для Скиннера это всего лишь еще один пример использования
метафизического ярлыка, под которым скрывается незнание конкретных причин данного поведения.
Скиннер высмеивает утверждения многих деятелей искусства, заявляющих, что рождение их
произведений спонтанный процесс или что истоки произведений находятся за пределами
жизненного опыта творца. Гипнотические опыты М. Эриксона, огромное количество приводимых в
литературе примеров эффективности пропаганды и рекламы, открытия психотерапевтов указывают на
то, что человек может даже не подозревать об истинных мотивах того или иного своего действия.
Скиннер задается вопросом: «Действительно ли поэт спонтанно творит, сочиняет, инициирует нечто,
называемое стихотворением? Или же это поведение просто логически закономерный плод его
генетической истории и окружающей среды?» (1972 с, р. 34). И делает вывод: творческая деятельность
ничем не отличается от любой другой, за исключением того факта, что элементы, предшествующие ей и
определяющие ее, менее изучены. Тут ученый бихевиорист полностью согласен с Сэмюэлем Батлером
[Батлер (Butler) Сэмюэль (18351902) английский писатель, в сатирической форме изображавший
современную ему буржуазную мораль.], который писал, что «поэт сочиняет стихотворение точно так же,
как курица откладывает яйцо: всем им после этого становится легче».
Скиннер был убежден, что свежий научный взгляд на творческую деятельность только поможет
и уж никак не помешает возникновению произведений искусств. «Согласие с ложным объяснением из-
за того, что оно льстит нам, порождает риск упустить правильное объяснение то, которое в
долгосрочной перспективе может принести несоизмеримо больше пользы» (1972 с, р. 35).
«Утверждение, что «основной патологией в наши дни является отсутствие воли,
обусловливающее существование психоанализа», звучит более справедливо, нежели утверждение,
гласящее, что в современном мире редко встречаются позитивные подкрепления, наказания намного
|