Во-вторых, как утверждают многие известные ученые, намерения это личные, скрытые, недоступные
прямому наблюдению замыслы (Buss, 1971; Bandura, 1983). О них можно судить по условиям, которые
предшествовали или следовали за обсуждаемыми актами агрессии. Подобные заключения могут делать как
участники агрессивного взаимодействия, так и сторонние наблюдатели, которые в любом случае влияют на
объяснение данного намерения (Tedeschi, Smith & Brown, 1974).
Итак, включение категории намерения в определение агрессии привносит зыбкость и противоречивость в
понимание того, является ли то или иное действие актом агрессии.
28
Однако иногда намерение причинить вред устанавливается довольно просто агрессоры часто сами
признаются в желании навредить своим жертвам и нередко сожалеют о том, что их нападки были
безрезультатны. И социальный контекст, в котором развертывается агрессивное поведение, часто отчетливо
свидетельствует о наличии подобных намерений. Представим себе, например, следующую сцену. В баре
некий человек осыпает другого бранью, и в конечном счете у последнего лопается терпение, и он бьет
своего обидчика пустой пивной бутылкой по голове. В данном случае нет достаточных оснований
сомневаться в том, что обидчик намеревался оскорбить или причинить вред пострадавшему и что его
действия должны расцениваться как агрессивные.
Однако встречаются ситуации, когда наличие или отсутствие агрессивного намерения установить гораздо
труднее. Рассмотрим, например, такой инцидент. Женщина, приводя в порядок свой пистолет, случайно
стреляет и убивает оказавшегося рядом человека. Если она глубоко сожалеет и утверждает, что это
результат несчастного случая, то на первый взгляд может показаться, что здесь не было намерения
причинить вред и что ее поведение, несмотря на исключительную неосторожность, не является примером
межличностной агрессии. Если же при дальнейшем расследовании обнаружилось бы, что жертва получила
чрезвычайно выгодное деловое предложение, в котором была весьма заинтересована стрелявшая женщина,
а «несчастный случай» произошел сразу после бурного обсуждения планов с будущей жертвой, мы могли
бы заподозрить, что в этом случае все же могло иметь место намерение причинить вред.
Тем не менее несмотря на трудности, связанные с установлением наличия или отсутствия агрессивного
намерения, есть несколько серьезных причин, которые позволяют оставить данный критерий в нашем
определении агрессии. Во-первых, если бы в определении не упоминалось намеренное причинение вреда,
необходимо было бы каждое случайное оскорбление или нанесение повреждения (см. ситуацию под
номером 3 на странице 25) классифицировать как агрессию. Ввиду того, что люди время от времени
оскорбляют чувства других, прищемляют кому-нибудь пальцы дверью и даже калечат друг друга в
дорожно-транспортных происшествиях, представляется важным отличать подобные действия от агрессии.
Во-вторых, если исключить обязательное наличие намерения из нашего определения агрессии, было бы
необходимо характеризовать действия хирургов, стоматологов и даже родителей, применяющих
дисциплинарные меры воздействия на детей, как агрессивные. Конечно, в некоторых случаях агрессоры
могут скрывать свое стремление причинить боль или страдания другим: без сомнения, существуют
стоматологи, испытывающие некоторое удовольствие от того, что пациенту больно, а иные родители
шлепают своих детей, чтобы те ощутили дискомфорт. Однако нет особого смысла квалифицировать эти
действия как агрессию: в конце концов, они осуществляются ради какой бы то ни было пользы.
Наконец, если бы критерий намерения был исключен из нашего определения, то примеры, в которых
попытки причинить вред предпринимаются, но оказываются безуспешными (см. ситуацию под номером 4
на странице 25), нельзя было бы оценить как агрессию, даже несмотря на то что, будь у агрессора чуть
более мощное оружие, более точный прицел или более высокое мастерство, жертва получила бы более
серьезные увечья.
Подобные примеры случайного непричинения вреда необходимо рассматривать как агрессию, даже если
жертве, вопреки ожиданиям, не был нанесен ущерб.
29
|