 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
можем вчувствовать в нее нашу жизнь, что мы, однако, всегда делаем, когда мы эмпатируем. («То, что я
эмпатирую, есть жизнь в самом общем значении». Липпс). Эмпатировать мы можем лишь в
органическую, естественно-верную, стремящуюся к жизни фирму. И все же есть принципиально иная
форма искусства, есть противожизненный стиль, отрицающий волю к жизни, отличающий себя от
жизни и все-таки притязающий на прекрасность. Там, где эстетическое творчество создает
противожизненные, анорганические, абстрактные формы, не может быть уже речи о воле к искусству,
порожденной потребностью в эмпатии, но скорее о потребности, диаметрально противоположной
эмпатии, следовательно, о тенденции к подавлению жизни. «Полюсом, противоположным потребности
к эмпатии, является стремление к абстрагированию».
/75- S.16/ О психологии этого стремления к
абстрагированию Воррингер говорит: «Каковы же психические предпосылки такого стремления к
абстрагированию? Нам следует искать их в мирочувствии некоторых народов, в их психическом
отношении к космосу. Тогда как стремление к эмпатии обусловлено счастливым, доверчивым,
пантеистическим отношением людей к явлениям внешнего мира, стремление к абстрагированию
является следствием великой внутренней тревоги человека, вызванной явлениями внешнего мира, и
соответствует в сфере религии ярко трансцедентальной окрашенности всех представлений. Такое
состояние мы хотели бы обозначить как чрезвычайно сильную духовную боязнь пространства. Когда
Тибулл говорит: «Primum in mundo fecit deus timorem» [«Первым Бог создал в мире страх» (лат.).], то это
самое чувство страха можно признать также источником эстетического творчества» .
И в самом деле это так: эмпатия предполагает некую готовность, доверчивость субъекта по
отношению к объекту. Эмпатия есть движение, с готовностью идущее навстречу, переносящее
субъективное содержание в объект и тем самым устанавливающее субъективную ассимиляцию, которая
создает доброе согласие между субъектом и объектом, а иногда вызывает лишь иллюзию этого согласия.
Правда, пассивный объект позволяет субъективно ассимилировать себя, но отнюдь не меняет от этого
своих действительных качеств. Благодаря перенесению они только затушевываются и, может быть, даже
насилуются. Через эмпатию могут быть созданы сходства и мнимые общности, которых в
действительности, собственно говоря, нет. Отсюда легко понять, что должна быть возможность и
другого рода эстетического отношения к объекту, а именно такая установка, которая не идет навстречу
объекту, но скорее стремится прочь от него и старается оградить себя от влияния объекта, создавая в
субъекте такую психическую деятельность, назначение которой состоит в парализировании влияния
объекта.
Эмпатия предполагает объект до известной степени пустым и потому может наполнить его
собственной жизнью. Напротив, абстрагирование предполагает объект до известной степени живым и
действующим и потому старается уклониться от его влияния. Абстрагирующая установка является,
следовательно, центростремительной, то есть интровертирующей. Понятие абстрагирования у
Воррингера соответствует, таким образом, интровертной установке. Знаменательно, что Воррингер
обозначает влияние объекта как страх или робость. Таким образом, абстрагирующий усвоил бы по
отношению к объекту такую установку, как если бы объект обладал устрашающим качеством, то есть
имел бы вредоносное или опасное действие, от которого субъекту следовало бы защищаться.
Несомненно, что такое, по-видимому, априористическое качество объекта тоже есть проекция или
соответственно перенос, но перенос отрицательного свойства. Тогда нам следовало бы допустить, что
акту абстракции предшествует бессознательный акт проекции, в котором на объект переносятся
отрицательно окрашенные содержания.
Так как эмпатия, как и абстрагирование, является актом сознания, а последнему предшествует
бессознательная проекция, то мы имеем право поставить вопрос: не предшествует ли и эмпатии
бессознательный акт? Так как сущность эмпатии состоит в проекции субъективных содержаний, то
предшествующий ему бессознательный акт должен иметь противоположный характер, а именно
погашение действенности объекта. Этот объект до известной степени опустошается, лишается
самодеятельности и тем приспособляется к восприятию субъективных содержаний эмпатирующего.
Эмпатирующий стремится эмпатировать свою жизнь в объект и испытать ее в объекте; поэтому
необходимо, чтобы самостоятельность и отличие объекта от субъекта не были слишком велики. Поэтому
при помощи бессознательного акта, который предшествует эмпатии, самовластие объекта
депотенцируется или сверхкомпенсируется именно тем, что субъект тотчас же бессознательно ставит
