 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
никогда не ради их самих. Если же это случается, то только в виде комплимента в сторону
экстравертного стиля. Для этого мышления факты имеют второстепенное значение, а преобладающую
ценность имеет для него развитие и изложение субъективной идеи, изначального символического
образа, который более или менее туманно вырисовывается пред его внутренним взором. Поэтому оно
никогда не стремится к мысленной конкретной действительности в области мысли, а всегда к
претворению темного образа в ясную идею. Оно хочет достигнуть фактической действительности, оно
хочет видеть внешние факты, как они заполняют рамку его идеи, а творческая сила его проявляется в
том, что оно способно создать и ту идею, которая не была заложена во внешних фактах и все же является
самым подходящим абстрактным выражением их; и его задача исполнена, если созданная им идея
представляется как бы исходящей из внешних фактов и если она может быть доказана ими в своей
верности.
Но сколь мало удается экстравертному мышлению извлекать из конкретных фактов прочное
опытное понятие или создавать новые факты, столь же мало удается интровертному мышлению всегда
претворять свой изначальный образ в приспособленную к фактам идею. Подобно тому как в первом
случае чисто эмпирическое накопление фактов калечит мысль и душит смысл, так интровертное
мышление обнаруживает опасную склонность втискивать факты в форму своего образа или, более того,
игнорировать их, для того чтобы иметь возможность развернуть свой фантастический образ. В этом
случае изображенная идея не сможет скрыть своего происхождения из темного архаического образа. Ей
будет свойственна мифологическая черта, которую можно будет истолковать как «оригинальность», а в
худших случаях как причудливость, ибо ее архаический характер, как таковой, не виден для ученого
специалиста, не знакомого с мифологическими мотивами. Субъективная убедительность такой идеи
обычно бывает велика, — вероятно, тем более велика, чем менее она входит в соприкосновение с
внешними фактами. Хотя представителю идеи может казаться, будто его скудный фактический материал
является основанием и причиной достоверности и значимости его идеи, однако на самом деле это не
так, ибо идея извлекает свою убедительность из своего бессознательного архетипа, который, как
таковой, имеет всеобщее значение и истину и будет истинным вечно. Однако эта истина столь всеобща
и столь символична, что ей всегда нужно сначала вплестись в признанные или способные быть
признанными познания данного момента, для того чтобы стать практической истиной, имеющей какую-
нибудь жизненную ценность. Чем была бы, например, каузальность, которая не была бы нигде
познаваема в практических причинах и практических действиях?
Это мышление легко теряется в необъятной истине субъективного фактора. Оно воздает теории
ради теории, как будто имея в виду действительные или по крайней мере возможные факты, однако с
явной наклонностью перейти от идейного к чисто образному. Таким путем возникают, правда,
воззрения, располагающие многими возможностями, из которых, однако, ни одна не становится
действительностью, и в конце концов создаются образы, которые вообще не выражают больше никакой
внешней действительности, а являются еще «только» символами того, что безусловно непознаваемо.
Тем самым это мышление становится мистическим и совершенно настолько же бесплодным, как
мышление, разыгрывающееся исключительно в рамках объективных фактов. Подобно тому как
последнее опускается на уровень простого представления фактов, так первое улетучивается,
превращаясь в представление непредставимого, находящегося по ту сторону даже всякой образности.
Представление фактов имеет неоспоримую истинность, ибо субъективный фактор исключен и факты
доказываются из самих себя. Точно так же и представление непредставимого имеет субъективно
непосредственную, убеждающую силу и доказывается своей собственной наличностью. Первое говорит:
Est, ergo est; последнее же: Cogito, ergo cogito. Доведенное до крайности интровертное мышление доходит
до очевидности своего собственного субъективного бытия; напротив, экстравертное мышление — до
очевидности своего полного тождества с объективным фактом. Подобно тому как это последнее, своим
полным растворением в объекте, отрицает само себя, так первое отрешается от всякого, какого бы то ни
было содержания и довольствуется одной только своей наличностью. В обоих случаях ход жизни
вытесняется этим из функции мышления в области других психических функций, которые до тех пор
существовали в сравнительной неосознанности. Чрезвычайное оскудение интровертного мышления в
отношении объективных фактов компенсируется обилием бессознательных фактов. Чем более сознание
вместе с функцией мысли ограничивается самым малым и по возможности пустым кругом, который,
