 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
субъективное восприятие способно в высокой степени влиять на мышление, на чувство и на поступки,
хотя объект еще ясно видится во всей его действительности. В тех случаях, когда воздействие объекта —
вследствие особых обстоятельств, например вследствие чрезвычайной интенсивности или полной
аналогии с бессознательным образом, — проникает до субъекта, этот тип и в своих нормальных
разновидностях бывает вынужден поступать согласно со своим бессознательным образцом. Эти
поступки имеют по отношению к объективной действительности иллюзорный характер и являются
поэтому чрезвычайно странными. Они сразу вскрывают чуждую действительности субъективность
этого типа. Но там, где воздействие объекта проникает не вполне, оно встречает проявляющую мало
участия благосклонную нейтральность, постоянно стремящуюся успокоить и примирить. То, что
слишком низко, несколько приподнимается, то, что слишком высоко, несколько понижается,
восторженное подавляется, экстравагантное обуздывается, а необыкновенное сводится к «правильной»
формуле — и все это для того, чтобы удержать воздействие объекта в должных границах. Вследствие
этого и этот тип действует подавляюще на окружающих, поскольку его полная безобидность не является
вне всякого сомнения. Но если этот случай имеет место, тогда индивид легко становится жертвой
агрессивности и властолюбия со стороны других. Такие люди обыкновенно позволяют злоупотреблять
собою и мстить за то усиленным сопротивлением и упрямством не у места.
Если нет художественной способности выражения, то все впечатления уходят вовнутрь, вглубь и
держат сознание в плену, лишая его возможности овладеть зачаровывающим впечатлением при помощи
сознательного выражения. Для своих впечатлений этот тип располагает до известной степени лишь
архаическими возможностями выражения, ибо мышление или чувство относительно бессознательны, а
поскольку они сознательны, то имеют в своем распоряжении лишь необходимые банальные и
повседневные выражения. Поэтому они, в качестве сознательных функций, совершенно непригодны для
адекватной передачи субъективных восприятий. Поэтому этот тип лишь с чрезвычайным трудом
доступен для объективного понимания, да и сам он в большинстве случаев относится к себе без всякого
понимания.
Его развитие удаляет его, главным образом, от действительности объекта и передает его на
произвол его субъективных восприятий, которые ориентируют его сознание в смысле некоей
архаической действительности, хотя и этот факт остается для него совершенно бессознательным, за
отсутствием у него сравнительного суждения. Фактически же он вращается в мифологическом мире, в
котором люди, животные, железные дороги, дома, реки и горы представляются ему отчасти
милостивыми богами, отчасти зложелательными демонами. Но то обстоятельство, что они
представляются ему такими, остается у него неосознанным. А между тем они, как таковые, влияют на
его суждения и поступки. Он судит и поступает так, как если бы он имел дело с такими силами. Он
начинает замечать это только тогда, когда он открывает, что его ощущения совершенно отличаются от
действительности. Если он склонен больше в сторону объективного разума, то он ощутит такое отличие
как болезненное; если же он, напротив, верный своей иррациональности, готов признать за своим
ощущением значение реальности, тогда объективный мир станет для него миражем и комедией. Однако
до такой дилеммы доходят лишь случаи, склонные к крайности. Обыкновенно индивид довольствуется
своей замкнутостью и, относясь к внешней действительности как к банальности, обращается с ней,
однако, бессознательно-архаически.
Его бессознательное отличается, главным образом, вытеснением интуиции, которая имеет у него
экстравертный и архаический характер. Тогда как экстравертная интуиция отличается характерной
находчивостью, «хорошим чутьем» для всех возможностей объективной действительности, архаически-
экстравертная интуиция обладает способностью пронюхать все двусмысленное, темное, грязное и
опасное на задних планах действительности. Перед этой интуицией действительное и сознательное
намерение объекта не имеет никакого значения, ибо она подозревает за ним все возможности
архаически-предшествующих ступеней такого намерения. Поэтому в ней есть нечто прямо-таки опасно
подкапывающееся, что нередко стоит в самом ярком контрасте с доброжелательной безобидностью
сознания. Пока индивид отходит не слишком далеко от объекта, бессознательная интуиция действует как
благотворное компенсирование установки сознания, которая является несколько фантастической и
склонной к легковерию. Но если бессознательное становится в оппозицию к сознанию, тогда такие
интуиции всплывают на поверхность и развивают свои пагубные действия, насильственно навязываясь
