 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
пространство, хотя в исключительных случаях он и может появиться до известной степени извне.
Случаи такого рода следует называть архаическими (см.), если только они не являются прежде всего
патологическими, что, однако, отнюдь не отменяет их архаического характера. На примитивной
ступени, то есть в душевном укладе первобытного человека, внутренний образ легко переносится в
пространство как видение или слуховая галлюцинация, не получая от этого патологического значения.
Хотя по общему правилу образ не имеет значения действительного реального явления, однако
для душевных переживаний он все же, при известных обстоятельствах, может иметь гораздо большее
значение, то есть ему может быть присуща огромная психологическая ценность, слагающая такую
«внутреннюю» действительность, которая, при известных условиях, перевешивает психологическое
значение «внешней» действительности. В таком случае индивид ориентируется не на приспособление к
действительности, а на приспособление к внутреннему требованию.
Внутренний образ есть сложная величина, слагающаяся из самых разнородных материалов
самого разнообразного происхождения. Однако это не конгломерат, но внутренне целостный продукт,
имеющий свой собственный, самостоятельный смысл. Образ есть концентрированное выражение
общего психического состояния,
а не только и не преимущественно бессознательных содержаний как
таковых. Правда, он есть выражение бессознательных содержаний, однако не всех содержаний вообще,
а только сопоставленных в данный момент. Это сопоставление (констеллирование) возникает, с одной
стороны, в результате самодеятельности бессознательного, с другой стороны, в зависимости от
состояния сознания в данный момент, причем это состояние сознания всегда пробуждает и активность
относящихся сюда сублиминальных материалов и пресекает те, которые сюда не относятся. Согласно
этому, образ является выражением как бессознательной, так и сознательной психической ситуации
данного момента. Поэтому толкование его смысла не может исходить ни от одного сознания только, ни
от одного бессознательного, но лишь от взаимоотношения того и другого.
Когда образу присущ архаический характер, я называю его изначальным или исконным (опираясь
на определение Якоба Буркхардта). Об архаическом характере я говорю тогда, когда образ обнаруживает
заметное совпадение с известными мифологическими мотивами. Тогда образ является, с одной стороны,
преимущественным выражением коллективно-бессознательных материалов (см. коллективное), с другой
стороны — показателем того, что состояние сознания данного момента подвержено не столько
личному, сколько коллективному влиянию. Личный образ не имеет ни архаического характера, ни
коллективного значения, но выражает лично-бессознательные содержания и лично-обусловленное
состояние сознания.
Изначальный образ (исконный), названный мной также архетипом (см.), всегда коллективен, то
есть он одинаково присущ по крайней мере целым народам или эпохам. Вероятно, главнейшие
мифологические мотивы общи всем расам и всем временам; так, мне удалось вскрыть целый ряд
мотивов греческой мифологии в сновидениях и фантазиях душевнобольных чистокровных негров.
Изначальный образ есть осадок в памяти —
энграмма (Semon), —
образовавшийся путем
уплотнения бесчисленных сходных между собой процессов. Это есть, прежде всего и с самого начала,
осадок и тем самым это есть типическая основная форма известного, всегда возвращающегося душевного
переживания. Поэтому в качестве мифологического мотива изначальный образ всегда является
действенным и всегда снова возникающим выражением, которое или пробуждает данное душевное
переживание, или же соответствующим образом формулирует его. Возможно, что изначальный образ
есть психическое выражение для определенного физиологически-анатомического предрасположения.
Если встать на ту точку зрения, что определенная анатомическая структура возникла под воздействием
условий окружающей среды на живое вещество, то изначальный образ, в его устойчивом и
общераспространенном проявлении, будет соответствовать столь же всеобщему и устойчивому
внешнему воздействию, которое именно поэтому должно иметь характер естественного закона. Таким
образом, можно было бы установить отношение мифа к природе (например, отношение солнечных
мифов к ежедневному восходу и заходу солнца или к столь же бросающейся в глаза смене времен года).
Но в таком случае остался бы открытым вопрос: почему же тогда солнце и его кажущиеся изменения не
являются прямо и неприкровенно содержанием мифа? Однако тот факт, что солнце, или луна, или
метеорологические процессы облекаются по крайней мере в аллегорическую форму, указывает нам на
самостоятельное участие психики в этой работе, причем в данном случае психика уже отнюдь не может
